День Литературы, 2011 № 02 (174) - [15]

Космизм "одарил" литературную критику Владимира Бондаренко таким качеством, как публицистичность, характерную для творчества лучших "правых" авторов: Михаила Лобанова, Станислава Куняева, Игоря Золотусского, Юрия Павлова.

Своими статьями, так далёкими от рассудочного академизма, Владимир Григорьевич ещё раз заставляет задуматься об истинном предназначении в России человека пишущего, которому не позволено забывать своеобразный "кодекс" писательской чести, родившийся в столь же непростые времена: "и не певец, кто в наши дни поёт".

Говоря об образах беловских Ивана Африкановича и Кости Зорина, критик задаётся вопросом: "Так нужны ли нам для нашего выздоровления, для нашего уже постсоветского рывка в будущее наши традиционные ценности?". В рассуждении о повести Леонида Бородина "Ушёл отряд" из Великой войны перебрасывается мостик в настоящее: "…Нынче 9 мая не наш был день победы. …Потому что это был день победы Буша, Шредера и всей честной компании над поверженной Россией".

Сугубо литературоведческие исследования Бондаренко перерастают в размышления о судьбах России в целом. На страницах его книг предстаёт и Русь языческих преданий, и Россия в православном величии. Смешивается-переплетается облик грядущей державы, прошедшей сквозь живую и мёртвую воду, воспрявшей из озёрной глуби градом Китежем, освещённой и освящённой радостью Христова Воскресения.

И уже не удивляет та "лёгкость", с которой критику поддаётся такой "надмирный" контекст, и объяснимо это, на наш взгляд, только одним – тем, что подобная "лёгкость" оплачена безмерной любовью к России, любовью, рождающей веру в её бытие.

В книгах Владимира Бондаренко хранится память о будущем, потому что и за рушащимся патриархальным бытом, и за победным духом в головах ощущается вера в то, что всё это не может уйти в никуда, и русским был не только ХХ век, но будет и век ХХI.

Только во всех перипетиях отечественного государственного устройства оберегать державу следует от того, чтобы мера зла не превысила критическую массу.

Потому так непреклонен критик в своих оценках "новой литературной волны", лишающий права именоваться русскими писателями, которые суть по природе своей – писатели народные, – "ущербных гениев" Пригова и Толстую, Сорокина и Акунина, "авангардистов-разрушителей типа Вознесенского", "плеяду" "литературных бесов", начиная с Рыбакова и Приставкина. Сегодня происходит то, чего, пожалуй, не случалось в русской истории. Обратив "нашу страну" в "эту страну", нацеленная на Запад, литература нынешнего духовного безвременья посягает на созидательный пафос русской словесности, "нравственный кодекс литературы рухнул". Развенчание литературного ореола тех, кто своим творчеством создаёт в мутной воде современного глянца "тотальную литературу катастроф, идеологию катастроф", стоят у Бондаренко в одном ряду с обвинениями "политической элите", забывшей об элите духовной.

Им противопоставляет Бондаренко "наш русский фронт сопротивления", к которому он относит Михаила Лобанова и Станислава Куняева, Сергея Викулова и Леонида Бородина, Илью Глазунова и Михаила Шолохова, Виктора Розова и Вадима Кожинова, Эдуарда Лимонова… всех тех, кто схожи в любви к своей стране и своему народу, как схожи и в своём имперском созидании. В них видит критик интеллигентов в том смысле, о котором сказано в "лагерной книге" Ивана Солоневича:

"...Наследников и будущих продолжателей великих строек русской государственности и русской культуры". Интеллигентов, во все времена не мыслящих себя "в отчуждении от "мы", от хляби и грязи своего русского народа, от нежелания общности и соборности, всё равно красной ли, белой ли, православной ли… в преодолении анонимности своего "я". В отчуждении от своей же русскости".

Не раз в своих книгах и статьях автор задумывается: что же ожидает нас дальше, – и стремится уловить в сегодняшней смуте едва намечающуюся тенденцию возрождения русского национального идеала. Он замечает её и в строках президентского послания, в появлении национально ориентированных политиков, в тенденции присуждения литературных премий, перечеркивающей "литературную моду на Евгения Гришковца и Дмитрия Быкова", в освещаемой телепрограммами презентации книги Александра Проханова.

За всем этим видно другое – желание хоть по крупицам, – но собрать все то, что обозначается не определяемым даже компьютером словом "русскость".

Возможно, это предвидение утопично, но в его пользу говорит исследовательская чуткость Владимира Бондаренко. В литературе находит Бондаренко закольцованность русской истории, а разве это не есть повод для оптимизма?.. "Мы должны сначала приобщиться Крестной скорби Христовой… а потом уже начать радоваться пасхальному Воскресению".

Но, как утверждает сам Бондаренко, "имперскость не может быть бутафорской", имперскость – понятие качественное. И в то же время задаётся вопросом: "Разве не может измениться в лучшую сторону… такой порнограф, как Сорокин?". Не придётся ли вслед за тем представлять называющих себя русскими Сванидзе и Познера – а это уж воистину страшно…

"Мы пока живём с нашим телевидением и нашим руководством как бы в двух разных Россиях", – замечает критик. Возможно ли предсказываемое им объединение этих "двух разных Россий", не будет ли оно означать окончательной гибели России истинной под влиянием "Россиянии", в которой обитают не только наши чиновники, но и те "культурные" деятели, которые всеми силами мешают нам вспомнить о своей национальной принадлежности, всё те же Сванидзе, Познеры и Швыдкие, сущность которых так верно подмечает критик?.. Будет ли им когда-либо по силам соответствовать русской национальной идее – и будет ли эта идея действительно русской?.. Не деятели ли Россиянии стремятся к тому, чтобы изменить русский народ, создать для него новый "имидж"?