День Литературы, 2010 № 11 (171) - [10]

***

Значение того или другого литературного произведения не всегда осознается сразу. Да, с "Тихим Доном" всё сразу было ясно. Ну а кто всерьёз воспринимал "Двенадцать стульев" и "Золотого телёнка" Ильфа и Петрова?! Я, например, в своё время чистил домашнюю библиотеку – и выкинул. А недавно пожалел, чтобы перечитать, пришлось в библиотеку идти, к счастью, не все их ещё прикрыли за "ненадобностью".

А вот товарищ Сталин в своё время серьёзно отнёсся к этим книгам. Когда ему правильные советские писатели по цепочке доложили, что издеваются над советской действительностью Ильф и Петров, к тому же ещё под псевдонимами скрываются, он затребовал себе эти книги. Это теперь всё на НКВД сваливают, а на самом деле следили за писателями всё больше сами писатели: шаг влево, шаг вправо – сразу в НКВД сигнал давали. Товарищ Сталин, как не относись к нему, в литературе разбирался не в пример всем остальным после него вождям, включая нынешних; что о нём бы не говорили, он спас для нас, для мировой литературы – опять-таки прежде всего от бдительных собратьев по перу – великого Шолохова. Товарищ Сталин, как всегда ночью, прочитал "Золотого телёнка", ничего не сказал, только усмехнулся грустно в усы, оставил книгу открытой. Спросить не решились, что бы это значило. И не знали, что делать с Ильфом и Петровым? То ли сажать, то ли большими тиражами "Золотого телёнка" издавать?

И вот сейчас я думаю: неужели Сталин уже тогда, в отличие от всех литературных критиков, литературоведов и своих соратников по партии, которых перед смертью назвал котятами: "Умру я и погибнет страна, потому что вы не умеете различать врагов"… увидел в "Золотом телёнке" книгу глубоко провидческую, своего рода "Бесов" Достоевского и "Мёртвые души" Гоголя вместе взятые – конца XX и начала (только ли – начала?) XXI века? Что образ Остапа Бендера, впоследствии гениально сыгранного в кино Сергеем Юрским – в исполнении вертлявого Андрея Миронова он больше как на Починка не тянет, – вырастет к концу несчастного для России XX века в фигуру титаническую, равную шекспировской? Разве это не прообраз Березовского, гениального шулера, под пятой у которого вдруг окажется вся великая Россия, а бывший президент СССР, подобно Паниковскому, будет побираться по зарубежам, рекламировать, кажется, итальянскую пиццу, и бендерята помельче (а был ведь ещё, жутко вспомнить, – генерал Дима) будут министрами, лидерами партий, владельцами нефтяных и других естественных и не естественных компаний, да и вообще всего в России, а сама она, вчера ещё великая страна, будет вроде фирмы "Геркулес" из "Золотого телёнка". Один, опоздавший к общей разборке, вон недавно, кажется, в Краснодаре, выскочил с идеей облака приватизировать, даже Ильф с Петровым в своей фантасмагории до такого не могли додуматься, но об этом всерьёз два дня рассуждали по "нашему" телевидению, так что, может, доживём, что и за дождь какому-нибудь бендерёнку нам платить скоро придётся.

А нынешнее российское правительство – не напоминает ли оно вам не менее легендарную контору "Рога и копыта"? То один выскочит с предложением сократить науку в целях экономии и ненужности до 100 учреждений, а почему именно до 100, никто не знает. Третий – театры приватизировать, вот уж там торжество системы Станиславского наступит. И приходит не только неудобная, но и крамольная мысль: а может, это президент через "шур балагановых" проверяет свои стратегические мысли по переустройству России?

Словом, не правительство, а филармония "Рога и копыта". Только вот что беспокоит: кто за всё это отвечать будет? В романе "Золотой телёнок" есть ещё один образ, может, не такой яркий, как Остапа Бендера, Шуры Балаганова или Паниковского, но тоже запоминающийся – образ зиц-председателя Фунта, который в нужный момент за всех сядет.

***

Раньше у нас, как у всережимного Никиты Михалкова, в святых были одни красные, теперь одни белые.

Помню, как после нескольких десятилетий лет искусственного, а может, и не ис-кусственного, отчуждения встречались две России в начале 90-х годов прошлого века. Многие в России, привыкшие к халяве и считающие поголовно всех русских эмигрантов богачами, ждали от в первое время робко наезжающих потомков русских беженцев, что те немедленно начнут выкладывать миллионы, а может, даже и миллиарды, в разные российские нужды, которым несть числа, ну, в крайнем случае, хотя бы начнут жертвовать на восстановление церквей, забывая, что отцы и деды большинства из нынешних заграничных русских, рядовые солдаты и низшее офицерство, бежали, спасаясь от неминуемой смерти, буквально в чём мать родила и так же, как и мы, голы как соколы, и если некоторые из них теперь что-то имеют, то нажили это потом и кровью. А кто уехал с награбленным из России ещё до октября 1917 года, видимо, уже тогда не считая её Родиной, не торопился и не торопится возвращаться в Россию, тем более дарить ей деньги.

Не надо идеализировать эмигрантов всех подряд, тем более всевозможных наследных князей и баронов, их внуков и правнуков, единственным нравственным богатством многих из которых являются лишь титулы и громкие фамилии, которыми они до сих пор кичатся, а некоторых фамилий, наоборот, надо бы стыдиться, потому что многие носители этих громких фамилий прежде всего и были виноваты в крахе старой России. Помню, как в том же Париже на знаменитом Книжном салоне некоторые из потомков эмигрантов первой волны смотрели на меня так, словно лично я в чём-то виноват перед ними, и ещё несколько свысока, что ли, даже не стараясь скрывать этого, только потому, что я крестьянский сын и моим родителям и мне удалось выжить в Советской России, а ещё неизвестно, где труднее было это сделать: внутри России или за её рубежами. Они тут, во Франции, как ни трудно им было, гордились своим дворянским происхождением, а я до самого последнего времени вынужден был скрывать, что почти все мои родственники по отцу и матери были раскулаченными, кое-кто только за то, что при огромной семье имели второй самовар, и пропали без вести кто в северных, кто в сибирских лагерях. Когда, ныне покойный, уроженец сибирского города Черемхова писатель Михаил Ворфоломеев при знакомстве сказал мне, что в его Черемхове много Чвановых и спросил, не мои ли это родственники, я с уверенностью ответил, что это точно мои дальние и не очень дальние родственники, потомки тех, чудом выживших в угольных шахтах, ссыльных крестьян. А чудом избежавшие коллективизации мои родственники в большинстве своем легли на полях Великой Отечественной, опять-таки многие без вести, а что это значило для семьи – наши дорогие соотечественники за рубежом даже представить не могут.