День Литературы, 2008 № 08 (144) - [36]

В густейшей тьме приближаются фары автомобиля. Наши спасители кладут тебя на обочину, хлопают меня по плечу и подталкивают на шоссе. Я машу руками, и машина останавливается. Теперь надо, чтоб те двое подсадили тебя в кузов. Но, оказывается, их уже нет.

Машина мчала нас в районный центр, когда я обнаружил, что приёмника-то нет. И дошло до меня, в чем их странность: из-под кепок светились бритые затылки.

Я был очень рад, что не остался в долгу перед нашими таинственными чудотворцами. Мне было стыдно, что им пришлось сделать то, о чём я обязан был догадаться, но не успел сделать сам. Ведь они спасли тебя.

И вот мы сидим на крылечке СВОЕГО дома, на СВОЁМ клочке Земли, у самого синего леса. Вокруг нас, раскинув зелёные крылья, устремились в небо НАШИ деревья. Перед нами раскинулись на траве выращенные НАМИ богатства: оранжевые, как солнце, тыквы, белые, как гипс, кабачки, густо-красные помидоры… А вокруг нас ползают, летают, кишат наши меньшие братья: ужи, ежи, чижи, стрижи, коты, кроты… Все мы друг друга хорошо знаем, живём весело и дружно. А над нами бездонный хрустальный АВГУСТ. Спасибо тебе, Всевышний, что Ты подарил нам такое несметное богатство! А когда темнеет, усталые от трудов, еле доползаем до кроватей. Включаем приёмник: "Взорвали небоскрёбы!.. Ограбили банк!.. Убили… Убили!.."

Кому-то всегда не хватает власти, не хватает денег, не хватает Земли… Значит, мы с тобой — самые богатые! Посочувствовав бедным диктаторам и миллиардерам, я выключаю эту дребезжащую коробочку. А всё-таки главное наше богатство — то, что мы в России, тем более, теперь мы в Мещере, и после долгих блужданий осели окончательно.

При этих мыслях я засыпаю сном праведника.

От автора:

В книге “Война и мы” я переплетаю между собой несколько очень разных жанров. В этом вижу главный творческий интерес свой, так как сама наша жизнь чрезвычайно многопланова — это и публицистика, и юмор, и лирика.

И один из главных жанров — большие цветные репродукции с моих картин. Но, чёрно-белой газетной печати с ними не справиться. Жаль…

Но всё же надеюсь, что мозаичность и текста и рисунков органично передаст мои самые главные мысли и чувства.

(газетный вариант, полностью статья будет опубликована в авторской книге “Война и мы”)

Кирилл АНКУДИНОВ ПОПЫТКА ГАРМОНИИ

О литературной группе "Московское время", вроде бы, известно всё. Исходной точкой этой группы был школьный литературный кружок, состоящий из трёх человек — из "гениального юноши" Владимира Полетаева, впоследствии покончившего жизнь самоубийством, и из двух его учеников — Александра Сопровского и Александра Казинцева. Чуть позже к этой группе присоединятся Бахыт Кенжеев и Алексей Цветков, а ещё позже, в 1970 году (на первом курсе филфака МГУ), в неё войдёт Сергей Гандлевский. Крепкая дружба перерастает в совместный литературно-издательский проект: в 1975 году выходит первый номер подпольного (самиздатовского) поэтического альманаха "Московское время" ("антологии", как говорили составители). Он включает в себя стихи не только "великолепной пятёрки" (Сопровский, Кенжеев, Цветков, Гандлевский, Казинцев), но и участников знаменитой литературной студии Игоря Волгина "Луч" (одно время "пятёрка" была ядром этой студии, а Сопровский — её старостой). В 1975 году Алексей Цветков эмигрировал из Советского Союза (позже переедет на постоянное место жительства в Канаду Бахыт Кенжеев). С 1975 по 1977 гг. появятся ещё три выпуска "Московского времени" (уже без Цветкова). Последний из этих выпусков будет не столько литературным артефактом, сколько политическим (он начнёт претендовать на статус антологии несоветской — и даже антисоветской — поэзии и включит в себя произведения авторов группы СМОГ, очень далёкой от "Московского времени" в эстетическом плане, но вступившей с ней в идеологический союз).

… Однако имеются вопросы…

Жёсткость и несговорчивость советской официальной литературной системы не следует преувеличивать. Кто хотел войти в неё — входил. И более-менее свободно публиковался в советских изданиях. У начинающих авторов были проблемы с редакторами (они и сейчас имеют место, и, пожалуй, большее место, чем в те времена). Не допускалась откровенная "антисоветчина". Не приветствовались мистика, религиозные мотивы, пессимизм, эротика (впрочем, всё зависело от убеждений и от степени смелости конкретного завотделом, редактора, главлитовца). Подозрительно смотрели на авангард. В семидесятые годы негласно (и отчасти гласно) был взят на вооружение лозунг "Назад к классике!"…

Понятно, что убеждённый антикоммунист Сопровский не имел никаких шансов опубликоваться в официальных советских изданиях, а у поэта-авангардиста Цветкова эти шансы были минимальны. Но Гандлевский с Кенжеевым? Чистые лирики. Не антисоветчики (в стихах, по крайней мере), не авангардисты. Ведь они-то как раз и шли "назад к классике".

Ответ на этот вопрос даёт Сергей Гандлевский в романе "Трепанация черепа". Ответ таков: несколько раз столкнулся с подлостью и головотяпством советской редакционной машины, стало противно, после этого навсегда расхотелось иметь дело с "александрийскими библиотеками" советских редакций: