День Литературы, 2007 № 06 (130) - [15]

Лавина, чудо – эти и им подобные образы затуманивают изображение времени и различных сил, определявших ход событий. Главное, что в понимании революций и гражданской войны писатель находится чаще всего в плену левых стереотипов, что проявляется по-разному. Например, в таких мыслях Колчака: "Казалось, каким это сверхъестественным способом бывшие подпрапорщики, ученики аптекарей из черты оседлости, сельские ветеринары … выигрывают бои и сражения у вышколенных в академиях и на войне прославленных боевых генералов?" Однако общеизвестно, что на стороне красных сражалось 43% офицеров царской армии и 46% офицеров генерального штаба.

Конечно, Колчак не мог всё знать, но он наверняка имел представление об общей тенденции. Незнание же подлинного положения дел, скорее всего, – незнание автора. А если допустить почти невозможное, что это действительно мысль Александра Васильевича, то такое незнание "не играет" на образ, который стремится создать писатель.

Велик соблазн поверить Максимову и в том, что адмирал был человеком, далеким от политики, буквально случайно оказавшимся с ноября 1918 Верховным Правителем России. Однако, думается, не случайно писатель довольно туманно, вскользь изображает заграничный период жизни Колчака, ибо период этот разрушает миф об аполитичности адмирала. С июня 1917 по ноябрь 1918 Колчак вёл переговоры с министрами США и Англии, встречался с президентом Вильсоном и, по его собственному признанию, являлся почти наёмным военным. По приказу разведки Англии он оказался на китайско-российской границе, позже – в Омске, где и был провозглашён Верховным Правителем России.

Рискну предположить, что В.Максимова и Колчака роднит не только одиночество (свидетельство самого писателя), но и общая судьба. Они оба, не сомневаюсь, по благородным побуждениям стали зависимыми от тех сил, которые одного сделали Верховным Правителем, другого – редактором "Континента". Видимо, и поэтому у Владимира Емельяновича не хватило смелости до конца заглянуть в бездну.

Среди попыток различных персонажей романа понять человека и время, найти ключ к происходящему выделяется еще одна версия, высказываемая чаще всего Колчаком и Бержероном. Последний трижды на протяжении всего повествования говорит о существовании незримой силы, стоящей за спинами отдельных политиков, правительств, силы, дирижирующей многими событиями. Однако французский офицер, по его признанию, боится бездны, которая откроется при таком видении происходящего, боится назвать эту силу.

Показательно, что и Колчак, поставивший подобный диагноз (и красные, и белые – пушечное мясо, пешки в чужой игре), как и Бержерон, уходит от ответа с таким объяснением: "Я не хочу, чтобы ты знала об этом, Анна, тебе ещё жить и жить, а с этим тебе не продержаться!" То есть герой, походив у края бездны, в конце концов испугался заглянуть в неё.

Итак, договорю за героев романа и его автора, скажу то, что Максимов, несомненно, знал. Эта, по точному определению Бержерона, невидимая паутина, эта тайная сила, конечно же, – масонство. Его двойной член (французской и российской лож), небезызвестный Зиновий Пешков, был постоянным представителем сил Антанты при ставке Колчака.

В связи с этим и другими фактами, свидетельствующими о заговоре разных сил, о регулируемости многих событий периода революции и гражданской войны, вызывает несогласие концепция писателя, которая нашла свое воплощение и в мыслях, подобных следующей: "Рухнувшая под грузом собственной слабости монархия", и в неоднократно высказываемых в романе, явно с авторской подачи, обвинениях в адрес Николая II. Приведу только слова генерала Хорвата, старика, Колчака: "Слуга я его Императорскому Величеству верный и вечный, но, возьму грех на душу, скажу: его вина!"; "А где ты их видал невинных-то... Царь-то наш, господин, самый виноватый и есть"; "Когда от него потребовалось усилие воли, чтобы взять на себя окончательную ответственность за судьбу династии и государства, он предпочел малодушно бежать в этот мирок, оставив страну на поток и растерзание разнузданной бесовщине. И затем: бесславное отречение, прозябание в Тобольске, скорая нелепая гибель".

Эта настойчиво педалируемая В.Максимовым идея, мягко говоря, неубедительна и в главном, и в частностях (осталось только к словам Колчака о нелепой смерти добавить высказывание советского "адмирала" Н.Бухарина о немного перестрелянных царевнах, и получим гуманистически-людоедское братство). Она к тому же не стыкуется с концепцией исторического фатализма, во многом определяющей, как уже говорилось, писательское видение событий.

Однако автор романа несомненно прав в том, что бездна скрывается в самом человеке, особенно в обезбоженном человеке, особенно, добавлю от себя, в той ситуации, когда этот человек явными или скрытыми, такими же обезбоженными, силами выдвигается в качестве идеала. И противостоят бездне не столько колчаки и тимиревы, сколько Егорычевы и Удальцовы, выразители традиционных православных ценностей в романе "Заглянуть в бездну".