День Литературы, 2003 № 11 (087) - [17]

Будем считать, что это — абсурд. В математике такой способ доказательства называется доказательством от противного. Если в результате некоего предположения получаем нелепицу, стало быть, само исходное предположение нелепо. Стало быть, СССР не был колониальной империей (если кто-то хочет упорствовать, ему придется признать, что это РСФСР объективно была колонией Эстонии, а Украина — Грузии), и Россия тем паче ею не является.

Но вот в смысле цивилизационном и тоталитарный Союз, и демократическая Россия, безусловно, империи. В равной степени. Абсолютно безотносительно к своей тоталитарности или демократичности.

К XVIII-XIX векам различные культуры планеты давно уже породили различные цивилизации. Обычно их называют по именам господствующих в том или ином регионе мировых религий: исламская цивилизация, буддийская и т.д... И вот теперь мы можем дать окончательное определение современной империи: это государство, внутри которого сосуществуют различные цивилизации, а цивилизационные разломы проходят не по государственным границам, но членят окантованную такими границами территорию. Королевства отличаются от империй лишь тем, что они моноцивилизационны. Они могут быть даже многонациональны— с некоторой натугой, но могут — однако они обязательно моноцивилизационны.

Этот подход позволяет увидеть определенную систему в некоторых явлениях, которые при всяком ином взгляде кажутся то случайностями, то продуктами злокозненной деятельности неких групп или индивидуумов, то родимыми пятнами проклятого прошлого, которые надо поскорее вытравить.

Например, цивилизационной империи имманентно присуща веротерпимость. Иначе она просто не смогла бы существовать. Конечно, в каждой религии хватает мракобесов и фанатиков, и они зачастую сильно затрудняют жизнь ближним и дальним своим; и порой кажется, что и впрямь лучше бы расселить всех согласно их конфессиям на разные острова без права строить лодки, вот тогда настало бы счастье... Но, поскольку это невозможно, государству волей-неволей приходится брать на себя нелегкую задачу облегчения взаимодействия и взаимодополнительности разных вер, обуздания всех фанатиков (в том числе и фанатиков той веры, которую исповедует элита-победительница) — и провозглашать равенство всех конфессий, свободу, так сказать, вероисповедания при условии ответной терпимости ко всем остальным конфессиям и лояльности к государству, как главному хранителю такой свободы.

Ну, вот. Стоит лишь начать говорить об империи — и уже не обойтись без слов "государству приходится брать на себя задачу"... Да. Гипертрофированная роль государства — врожденный вывих всякой империи, даже самой демократической. Тут государству приходится быть не только гарантом межклассового мира (это, как показывают последние века полтора, самая легкая из внутренних миротворческих задач государства), но и мира межнационального, мира межрелигиозного, мира межцивилизационного...

Более того. Империи обязательно приходится поддерживать для представителей всех существующих в ней конфессий, со всеми их различиями в ценностной, поведенческой, бытовой сферах, единое правовое пространство — что не может подчас не приводить к тем или иным эксцессам. Конечно, без этого было бы легче. Да только без этого вообще ничего бы не было. Лежать в гробу мертвым, бесспорно, легче, чем жить.

Пока империи удается выполнение ее функций — она разнообразнее, духовно и интеллектуально богаче, а следовательно— перспективнее, нежели любое королевство (не говоря уж о том, что империя надолго, если не навсегда, замиряет те колоссальные просторы, на которых прежде веками кипели свирепые, нескончаемые и безнадежные войны, и тем неизбежно создает условия для материального и культурного развития населяющих эти просторы народов). Но как только империя по тем или иным, объективным или субъективным причинам, перестает со своими внутренними функциями справляться — она становится уязвимее и беспомощнее любого, самого захудалого королевства. За всё приходится платить. Диалектика.

Крайне существенно то, что даже самое успешное осуществление империей своих неотменяемых функций может выглядеть предосудительным с точки зрения концепции прав человека.

Эта концепция хороша, что говорить. Заманчива донельзя. Индивидуальные свободы — это вещь. Великое достижение. Да только вот возникли они исключительно в королевствах и вдобавок в совершенно особый момент их существования.

Все европейские королевства прошли на заре нового времени через жуткие религиозные войны и массовые этнические чистки. Испания избавилась от морисков и бог знает, от кого еще. Французы полвека резали гугенотов, а потом, подождав маленько, всё ж таки изгнали недорезанных из страны. Англичане десятилетиями гнобили своих католиков. Что характерно, всякое достижение подобной чистоты и подобного единства подрывало экономику, а то и культуру страны на многие годы — но даже не это нам сейчас важно; важно то, что либеральные свободы, хоть предпосылки их расцвета возникли много раньше, еще во времена римского права и Хартии вольностей, всерьез начали развиваться исключительно в мононациональных и монокультурных обществах. Будь иначе, предпосылки так и остались бы предпосылками. Если не считать классового расслоения, в странах, породивших замечательные свободы и права, все уже стали, по сути дела, одинаковыми. Истребив и изгнав тех, кто исповедовал иные религии, можно было легко и безбоязненно дойти до идеи свободы вероисповедания — для единиц, для считанных маргиналов. Если заранее уже ясно, что все будут говорить примерно одно и то же, будут просто тянуть одно и то же одеяло всяк на себя, ничуть не страшит идея предоставления свободы слова. И так далее.