День Литературы, 2002 № 12 (076) - [23]

— Не хотим!

— Так да здравствует не хочу и полная свобода вещей!

— Ура!!

Тут дверь отворилась и вошел Гончар. Не успел он сделать и полшага, как тяжелый Кривобокий Кувшин, стоявший на месте его любимого, свалился прямо ему на голову. И следом еще несколько горшков посыпалось сверху. Один из них угодил в Самый Большой Кувшин, который тут же раскололся на части. У мастера потемнело в глазах, он схватился за стол, чтобы не упасть. Из разбитой головы мастера потекла кровь — прямо в Чашу, которая всегда стояла на столе и из которой он так любил пить молодое вино. Зеленое вино растекалось по полу. Мастер взял Чашу в руки и с грустью посмотрел в нее. Он хотел присесть на скамью, но не удержался на краю и, переворачивая стол, расплескивая и проливая кровь из Чаши, упал на пол, залитый вином и усеянный острыми черепками. Больше он не двигался.

— Ага! — застучали друг о друга горшки. — Мастер умер! Его больше нет! Давайте танцевать!

Но, по правде сказать, танцевать было уже почти некому. Только несколько горшков на верхней полке и осталось в целости, да Ночная Ваза, доверху заполненная черепками, все еще вздыхала под столом, да Недоделанное Блюдо ползло по направлению к гончарному кругу. Круг по-прежнему крутился, но желающих прокатиться на нем, устроить карусель не находилось. Все кругом было усеяно битыми черепками. Старые кирпичи, видя, что происходит, но в силу своего положения в камине не способные вмешаться, плакали горючими слезами и тушили ими разгоревшийся очаг. Где-то рядом с ними плакал ребенок.

Три долгих часа пролежал Гончар без движения, и все это время сошедшие со своих мест и еще остававшиеся в живых вещи кружились в сумасшедшем хороводе, беспрестанно толкаясь и стукаясь друг о друга.

Но вот мастер открыл глаза, и карусель мигом остановилась. С раскаяньем и тоской посмотрел мастер вокруг себя, на свой дом и творения рук своих. Заглянув на верхнюю полку и не увидев там ничего кроме груды черепков, не увидев своего любимого Кувшина, Гончар горько заплакал. Он очень жалел все разбитые сосуды, которые делал с таким старанием и которые не хотел даже ни продавать, ни дарить — но оставил у себя, чтобы любоваться ими, — и вот ничего от них не осталось.

— Но где же малыш? Неужели и он, как разбитый горшок, погребен под грудой черепков?

Гончар стал искать глазами младенца и тотчас увидел его: ребенок тихонько спал, прислонившись к теплой стенке камина, и улыбался блаженной улыбкой. Тоненькая струйка крови запеклась у него на лбу, а больше никаких ссадин не было: лицо его, чистое и белое, как у голубя, спокойно дышало и жило своим сном. Мастер коснулся его рукой, младенец открыл глаза и внимательно посмотрел на него — и узнавая, и не узнавая.

Понимая, что во всем виноваты не вещи, но его собственный сын, бывший когда-то ему родным и ставший врагом, — Завистник по прозвищу Тишина, который, видно, забрался в дом в его отсутствие и осквернил его, Гончар решил найти себе новое пристанище. Он взял обе половинки Изящного Кувшина, а также осколки других сосудов, которые собрал в один большой мешок. А в маленький узелок он сложил то, что уцелело: любимую Чашу, которая хоть и падала, не разбилась, да несколько безымянных сосудов, ничем с виду не примечательных, не самых больших, зато целых и неповрежденных, полных старого и молодого вина. Пока Гончар разбирался в этом хаосе, малыш ползал по полу и увлеченно играл битыми черепками.

Мешок был отнесен на кладбище, положен в яму и смешан с землей. Правда, он изрядно полегчал, поскольку сын мастера, когда отец чем-то отвлекся, переложил множество битых черепков в свой узелок, который и забрал с собой. Ведь он хотел быть во всем похожим на отца и, кроме того, продолжить свою игру на новом месте. А по дороге на кладбище он нашел в мешке маленькую дырочку и через нее вытянул несколько последних черепков, и всю дорогу нес их прямо в ладонях. Они показались ему особенными, самыми дорогими. Но, надо заметить, и сам мастер в последний момент не удержался и переложил к себе в узелок останки Любимого и Самого Большого кувшинов, еще не зная в точности, что с ними сделает. Просто расстаться с ними он не мог. Он взвалил весь свой скарб себе на спину, а сын поднял свой узелок, который, казалось, был гораздо больше и тяжелее его самого, да еще захватил несколько черепков в придачу, и так они долго шли по желтой пыльной дороге, пока не пришли в другие селения, где начали другое бытие. Сын вскоре подрос и стал помогать отцу — так что без его помощи тот уже не мог обходиться. При этом сын не стал осваивать гончарное дело — ему это было не нужно. Говорят, что в отличие от отца он и так всегда умел находить общий язык с вещами. Еще говорят, что в тех селениях сын Гончара встретил свою мать и привел ее к отцу. И они были отныне неразлучны.

А что же стало с их старым домом? Он бы наверняка остался пустовать, преданный на постепенное разграбление и разрушение, да вот так случилось, что в первую же ночь после того, как Гончар покинул свой дом, Завистник по прозвищу Тишина решил переселиться в него. Волшебный круг Гончара у него уже был, и дело, как он думал, оставалось теперь за немногим. Прежде всего надо было сесть на место отца. Однако, когда с наступлением темного времени он приблизился к бедному жилищу Гончара, дом уже пылал вовсю. Оказалось, что камни, которыми был выложен очаг, так сильно вопили и горевали без хозяина, что в конце концов разгорелись. А зеленое молодое вино, смешавшись с горючими каминными слезами, само превратилось в горючее и вспыхнуло, как греческий огонь.