День Литературы, 2002 № 08 (072) - [32]

— Что, не узнала?

Она снова тявкнула, и вдруг я понял — это же не она! У той глаза были гордые и веселые, а у этой — покорные, вялые, как у всех бродячих собак. Конечно же, я расстроился. А вечером больше того: слушал по телевидению местные новости, и наша красавица-дикторша своим холодным спокойненьким голосом стала читать длинное милицейское объявление: "Предположительно месяц назад ушел из дома и не вернулся Дрозд Михаил Иванович. На нем было поношенное пальто коричневого цвета, а ногах — подшитые валенки. На них возможны калоши... Характерные приметы: волосы светло-русые, редкие, нос слегка удлиненный и со следами оспы. На шее, с правой стороны, родинка продолговатой формы. Если кто знает о местонахождении этого человека, сообщите его дочери, даем контактные телефоны. Затем показали фотографию. И я сразу узнал его, да и как не узнать! Ведь все совпадает: и лицо, и имя, фамилия. Только немного обиделся на нашу дикторшу — зачем она про эти калоши? Может, придумала от себя... И тут я вспомнил, я отчетливо вспомнил, что на пимах у него действительно были калоши. И после этого я потерял покой. Днем еще ничего, а вот только стемнеет — сразу беда. И сна не стало. Только начну засыпать — сразу в уши его напористый голосок: "Все равно поеду, поеду! А если поезда не будет, тогда пешочком по шпалам, по шпалам..." И после этих слов, как по чьей-то жуткой команде, выплывает его лицо. Оно то отдаляется, то совсем рядом, рядом, можно даже дотронуться, провести рукой. И так до утра. А потом, на другую ночь, все повторяется, — и у меня изболелась душа. Жена посоветовала — сходи в храм, поставь за него свечку, подай милостынку одиноким старушкам. Я так и сделал, но не помогло. Зато через неделю снова начались чудеса. Я пошел тогда на рынок и сразу же у главных ворот увидел знакомую фигурку. Она подняла высоко левую руку и там, в ладони, трепыхались газеты. Они походили на белых веселых птиц, а у меня сжалось дыхание — "Михаил Иванович! Неужели?!" Я подошел поближе и чуть не задохнулся от горя — это был не он, нет, не он. Газетами торговал чей-то худенький бойкий мальчишка. А кричал он всего два слова — "Последние новости! Последние новости!" Увидев меня, он разулыбался и кивнул мне как знакомому. Мальчишка был почему-то без шапки и все зубы наголо. Чудеса! Но откуда он меня знает? Откуда?.. А чудеса между тем продолжались.

И пришли они с неба — начался снег. Он был густой, обложной, какой-то ненастоящий. Такого не было у нас уже тысячу лет... А снег все летел и летел и походил то на вату, а то на гусиный пух. Наверно, его обронили чьи-то белые небесные птицы, наверное, птицы. И они все кружились над нами, летали, и в таких же белых туманах летала душа. Господи, как хорошо, как чудесно, — шептала она кому-то, обещая и жизнь и тепло, обещая избавление от всяких мук человеческих, от всяких напастей. А снег все летел и летел, и скоро он покрыл белым саваном наш городок и отправился дальше, все дальше, и в этом саване потерялись сразу все дома и деревья, потерялись все люди... И только одна маленькая фигурка все еще спешила куда-то, спешила, а сзади нее бежала веселенькая, беленькая собачка. Но скоро белое слилось с белым, и все исчезло, точно и не было никогда, точно приснилось.

Максим Свириденков ФЕВРАЛЬ (Авторская версия)

I

Февраль - страшный месяц. В морозном воздухе пахнет кровью и апельсинами. Хотя какие к чёрту в России апельсины! Звон от чьего-то разбившегося сердца летит в высоту, туда, где больше всего мороза. Ангелы примерзают крыльями к небу. Ангел-хранитель никому не сможет помочь. А под небом стеклянный воздух с трещинками снежинок.

А в небе звёзды. Ночь. И времени семнадцать минут третьего. Косте в тысяча первый раз почудилось, что вокруг него только ночь и война, что в мире не осталось больше ничего кроме войны. И в тысяча первый раз он проснулся с тревожным чувством, что завтра его убьют, а вокруг будет всё та же проклятая земля Ичкерии.

Часы тикали громко-громко. Костя сбрасывал с себя остатки кошмарного сна и понимал, что война для него окончилась, а Чечня осталась лишь наболевшими воспоминаниями, недавней, ещё кровоточащей раной.

Кровоточащей раной, потому что прошло всего несколько месяцев. Картины войны ещё приходили во снах и бередили мозги. Но теперь Костя просыпался в мирном российском городе неподалёку от Москвы. И был 1996-й год. И в Чечне по-прежнему шла война.

Костя встал с кровати. Подошёл к окну. Он почувствовал, как едва уловимо пахло апельсином. "Откуда этот запах?" - подумал Костя и тут же вспомнил, что на стоявшем в комнате письменном столе валялось несколько не убранных с вечера апельсиновых корок. От апельсинового запаха было тоскливо.

Костя подошёл к подоконнику. На подоконнике лежала пачка сигарет и спичечный коробок. Достав сигарету и быстро затянувшись, Костя посмотрел на окно.

На стёклах окна было что-то нарисовано морозом. Костя не мог понять, что именно. Он затянулся ещё раз. Никотин больше не успокаивал мозги. Но его привкус во рту и запах в комнате - от всего этого почему-то становилось немного легче. Костя сбил с сигареты тонкую полоску пепла, успевшего нагореть после двух затяжек, в пепельницу, которая также стояла на подоконнике.