День Литературы, 2002 № 02 (066) - [38]

И руины люрекс дождя

Рвут. И в дебрях чертополоха

Снись почаще,

Когда эпоха

Дверью хлопает, уходя.

* * *

И ямочка та же, что в детстве, у рта,

И синий бант неба венчает макушку. —

Плетётся по Радонице сирота,

Роняя костылик свой, как погремушку.

* * *

Вы, голубоглазые мои,

Не ревнуйте, разрешите вновь

Мне поднять с туманнейшей земли

Гроздью виноградною любовь.

Разорить позвольте погреба

Древние с вином коллекционным

Невостребованной страсти.

Я — раба

Ваша милости прошу с поклоном

В ноги, исцелованные мной.

Нежность одуряющую помните?

Ну позвольте, чтобы мне, дрянной,

Вожделенной, злой взметнули в комнате

С кружевами нервными, неровными

Юбки, чей присборенный подол

Ахнет! И осыплется на пол

Вашими записками любовными.

* * *

В лучах игры алмазна пыль на сцене…

И эти вот стихи твои, что вновь

Прочту, купив нечаянно. —

Две тени

Отбросит, вспыхнув заново, любовь.

Сквозь вечность испаренье духа над

Реальной тканью бытия, что взмокла

От смеси слёз и пота.

Тихий сад

Росы добавил, и седые стёкла —

Испарины, и все туманы — взгляд

Последний ваш, прощальный, не отсюда

Уже, а из обещанного чуда

На третий день съесть хлеб и виноград.

* * *

Нежно рябиновый жемчуг ссыпая в ладошку,

Даришь,

как в детстве,

ты мне расписную матрёшку

Осени, Ангел Хранитель.

А в ней их такое количество!

Я ощутила бессмертье,

Как лампу включив, — электричество.

Альфред Хаусман НЕБО НА ПЛЕЧАХ

Первые свои переводы из Хаусмана я выполнил в конце 60-х. Это были "Восемь часов", "Когда мне было двадцать" и "Каштан роняет факелы цветов". Восторг и энергия молодости, трезвый, несколько отстраненный взгляд на окружающую действительность, самоирония показались тогда необходимыми и совпадающими с моими ощущениями.

Были мечты совместно с Михаилом Гаспаровым (этот замечательный ученый и переводчик тоже увлечен творчеством Хаусмана и опубликовал ряд собственных переводов в книге "Записи и записки") подготовить томик для серии "Литературные памятники", но они так и остались мечтами. Руки не дошли. Недавно, два малеевских лета подряд я перевел еще кое-что из Хаусмана — и опять вышла заминка.

Сейчас о герое нашей публикации. Будучи одним из самых любимых и известных поэтов Англии, Альфред Эдуард Хаусман (Хаусмен) сравнительно мало известен в нашей стране. Конечно, переводы его поэзии печатались в престижных английских антологиях, но отдельного русского издания его творчество пока так и не удостоилось. Поэт родился в семье адвоката 26 марта 1859 года и умер в 1936 году. Он окончил Оксфордский университет и долгие годы был профессором латинского языка и литературы, сначала в Лондонском университете (1892-1910), потом в Кембриджском университете (1910-1936). Писал статьи о римских авторах, редактировал английские издания их произведений, например, Ювенала (1905), Лукана (1926).

Первая же книга его собственных стихотворений "Шропширский парень" (1896) получила большое признание. Затем последовали "Последние стихи" (1923) и "Еще стихи" (1936). Собрание его произведений — небольшая по объему книга, но действительно "томов премногих тяжелей". И фетовская строка о Тютчеве здесь не случайна, мне кажется, что есть определенная параллель между значением Тютчева для нашей отечественной поэзии и Хаусмана — для родной английской. Грустные, даже мрачноватые по тону, меланхолические и нередко ироничные, традиционные по форме и авангардные по внутренней энергетике стихи английского классика, смею надеяться, станут явлением и на другом, русском языке. Проблематика жизни, смерти, высокого предназначения искусства в жизни общества и каждого отдельного человека у нас совпадают. Может быть, как группы крови. И такое переливание в роковые часы эпохи спасительно.

Виктор ШИРОКОВ

27 декабря 2001 года

1887

Торжественно горит маяк,

И люди говорят:

"Наверно, это добрый знак,

Что маяки горят".

Куда ни глянь — рассеян мрак,

Они ведут рассказ

О том, что минул век уж, как

Бог королеву спас.

Другой огонь сжигал сильней

Холмы чужой земли;

Ребята, вспомним же друзей,

Что Богу помогли.

Их жаждут небеса, любя;

Зовут их — "соль земли";

Но нет спасателей: себя

Как раз и не спасли.

Не счесть надгробий… Сохранил

Бог имя над костьми.

И воды разливает Нил

Над Северна детьми.

И мы, мечтою высоки,

Их не сдадим предел,

И пусть сияют маяки

Во славу ратных дел.

Наш общий гимн мы вновь споем,

Колебля небеса;

И пусть летят за окоём

Погибших голоса.

О, Бог спасет ее! Должны

Вы знать: от плоти плоть

Воистину у вас сыны,

Пусть подтвердит Господь.

***

О, вишня, видно за версту

Тебя всю в белом, всю в цвету,

До Троицы от Пасхи вновь

Стоит, стыдясь себя, любовь.

Из всех семи десятков лет

Уж целым двум гляжу я вслед,

А если двадцать весен прочь,

Как пятьдесят мне превозмочь?

Гляжу, как цвет усыпал сад,

Мне слишком мало — пятьдесят,

Но все же боль превозмогу —