День, который не изменить - [10]

— Мою роту отрядили в стрелковые цепи, уж очень вестфальцы давят с фронта на бригаду князя Шаховского. — продолжал поручик.

— Здесь, в Утицком лесу, против неприятеля выдвинут заслон, наши у самого утра перестреливаются с поляками и потерю имеют изрядную.

А ведь прав был Яковлев, решил мальчик, здесь любят иностранцев. Вон как Леонтович разоткровенничался — увлёкся беседой с «британскими туристами», забыв и о роте и о том, что совсем рядом гремит бой…

— Вы советуете нам уйти в тыл, господин поручик? — осторожно спросил Мишка. — Куда нам направиться, чтобы выбраться в безопасное место?

— Ступайте-ка вы, пожалуй, с ратниками. — ответил офицер. Вон они, выносят раненых из линии. Выведут вас к обозу, а там уж наводите справки о вашем знакомце. Ратники много народу перетаскали, может статься, что и знают, где сейчас Двадцатый егерский.

Ребята огляделись. То тут-то там бродили группки по два-три человека — простые мужики с топорами за поясом, будто вышедшие из дому для хозяйственных работ. Они волокли носилки, вели под руки раненых и покалеченных людей, тащили вёдра с водой. Ополченцы, догадался Витька. Только почему-то без оружия, с одними топорами — а ведь на картинках их всегда рисуют с пиками и вилами. А они, оказывается, служат санитарами.

— Смоленские и московские ратники. — подтвердил его догадку Леонтович. — Наряжены выносить раненых из-под пуль, из-под копыт и колёс конницы и артиллерии. Главнокомандующий позаботился: в армии, как в хорошем хозяйстве, всё разумно устроено. Солдаты воюют, а если поранило кого — надо скорее беднягу из боя вынести и доставить к лекарям. Вот ополченцы к этому и приставлены. Помогай им бог, люди беззаветные и добросовестные. У иного ядро над головой свистнет, а он только снимет шапку, перекрестится — «Господи помилуй!» — да и продолжит труды. Говорят, за войсками стоит тысяча двести подвод. Туда раненых и сносят, а уж потом переправляют в лазарет. И вы с ними ступайте, нечего вам в первой линии околачиваться!

Дробно ударили копыта: на галопе подлетел ординарец:

— Господин ротный начальник, вам велено повести колонну вон туда. — и махнул рукой в сторону низинки, откуда густо подымались ружейные дымки. — Господин майор Березинский просит: ради Бога, поспешайте, как можете, егерей жмут, и вот-вот опрокинут. На ваш батальон вся надежда!

— Ну всё, юноши, ступайте, не до вас теперь! — поручик кивнул на прощание и заторопился к стрелкам.

— Шинели катай! — донеслось до ребят. Не прошло и пяти минут, как роты одна за другой двинулись. Там, где отдыхали солдаты, землю устилали ранцы — в бой шли налегке, избавившись от всего, что могло стать помехой в штыковой схватке. Только, серые солдатские шинели были перекинуты через плечо; плотно свёрнутое сукно не раз спасала жизнь владельцам, которые после дела находили в нём застрявшие пули. Поручик Леонтович шагал в голове колонны, справа, отсчитывая такт: «левой… левой… левой…»

«Сколько ранцев останется к вечеру невостребованными?» — подумал Витя. Нехитрое имущество погибших разделят товарищи, а бесхозные отныне ранцы навалят в обозные телеги и повезут в тыл вместе с прочим ротным скарбом — «хурдой», как говорил Оладьев. Где-то он сейчас, жив ли?

VIII Дубина народной войны

Трое ополченцев-ратников волокли в тыл носилки с раненым стрелком. Они охотно взялись проводить ребят до обоза — «вагенбурга», как непонятно выразился старший по команде. Это был осанистый дядька с аккуратно подстриженной бородой, одетый, как и другие ополченцы, в серый суконный кафтан и шаровары. На голове — высокая шапка с большим латунным крестом, на котором выбита надпись: «За Вѣру и Царя» и вензель: буква «А» с римской единицей и императорской короной.

За поясом у ратника торчал длинный пистолет, украшенный перламутром. На плече он нёс то, что Витька издали принял за мушкет со штыком. Но оказалось, что это никакой не мушкет: деревянный дрын, которому придали вид ружья с прикладом. Ни ствола, ни замка не было в помине; вверху дрын заканчивался грубо выкованным остриём самого зловещего вида.

Арсенал других ополченцев оказался поскромнее. У одного из-за кушака торчал плотницкий топор, второй щеголял подозрительно знакомым предметом…

— Смотри… — прошипел Мишка. — Вон у того, рыжего — у него что, бейсбольная бита?

Витя пригляделся. Точно, бита, только покороче обычной. Толстый конец венчает гранёная чугунная насадка, в рукояти — дырка, через которую зачем-то пропущена скоба с крюком. Оставалось только гадать, что за спортинвентарь таскают с собой московские ополченцы.

А те не обращали на новых попутчиков никакого внимания — разве что поглядывали порой искоса. Они были заняты — увлечённо препирались друг с другом.

— Вы, брадобреи, народ известный! — говорил бито владелец. — Сплошь чёртовы ухваты, из аду головешки таскаете, и не обожжётесь!

— Дярё-ёвня — насмешливо отвечал тот, что с пистолетом. — Даром, что уж который год сидишь в Охотном ряду при лабазе, а всё понимания нету. Как был дярёвня, так и помрёшь! Наше дело тонкое, деликатное, мы к людям заботу имеем.

— Знаем, мы ваши заботы! Кум у меня в Тверской части околоточным — так он жалился, как опосля вашего бритья прыщами пошёл! Уж как маялся, горемыка, сколько льняного масла извёл…