День и ночь, 2009 № 03 - [152]

Теперь, глядя на лежащего под одеялом Евгения Борисовича, понимала, что и тот прячет там, в своей темноте, какую-то неправду жизни, с которой и жить невыносимо, и умирать страшно.

И чудилось ей порой, что это Василий лежит под одеялом, а она ничем ему помочь не может. А он и лежит вот так, брошенный, никому не нужный, под толстым кособоким слоем земли, на поселковом кладбище.

И оградка криво стоит — некому поправить. Единственный, долгожданный, сын в другом городе живёт, не очень далеко, да не едет.

Умирал Василий один, чужие люди за деньги дохаживали. Сын приехал на похороны, а потом — продать квартиру, и всё. Кто его знает, может, беда какая? А разве брошенные могилы матери-отца не беда? А у него уже свои два сына взрослые, как дед их любил, души не чаял. Им за эти могилы не отвечать?

Конечно, есть причины, на всё есть причины. Только не быть человеком нет причин.

Пил Василий, силу мужскую терял. Поговаривали, что Катерина замену ему нашла. Семьями дружили. Видать, и тому удобно было. Василий то ли не знал, то ли — терпел. А потом всё рухнуло в одночасье. Когда фундамент сгнил — дому не стоять.

Василий после очередного запоя с инфарктом в больнице, а у Катерины — скоротечный рак. Сгорела за месяц. Сын помог непослушанием. Институт бросил, в который она его затолкала без его желания. Она не смирилась. Отчаяние и сгубило. Привезли за час до смерти домой, в сознании была — настояла. Хотела на своей кровати умереть. Василий и не хоронил.

Потом, когда выписали, обнаружил, что у жены на сберкнижке денег нет. У них у каждого своя была. А друг — машину купил. Связал Василий всё воедино и с горечью сыну сообщил. Против покойной матери настроил. А она только сыночком и жила, одна была отрада.

Знала правду только Ульяна, мать Натальи Николаевны. Но говорить не стала, зачем новую свару заводить. Деньги Катерина не подарила, а заняла, и Ульяне об этом сообщила. Умирать, видно, не собиралась, а уж сына обижать тем более.

Ульяна ждала, что друг Василиев после смерти Катерины долг-то отдаст Василию, но тот воспользовался смертью Катерины. Так и в свой час грех с собой унёс или на детях оставил.

Сын ни разу к Катерине на могилу не пришёл. А потом и к отцу. Что посеешь, то и пожнёшь.

19. Больница

Если слаб ты во время беды, значит, ты действительно слаб.

Притчи Соломона

Уже два года он думал и думал о своей доле, о болезни, которую приходилось нести, и никак не мог смириться. И сейчас, лёжа в этом аду, мечтал только об одном — скорей домой. Анатолий Петрович не верил уже ни врачам, ни лекарствам. Ему становилось только хуже, и всё это от лекарств. Как же верить?

— Надо потерпеть, — утешала жена, — тяжёлые лекарства, и подбирать их очень сложно, каждый по-своему реагирует. Непростое это дело.

Наталья Николаевна и сама видела, что ему только хуже становится. Каждый день рыдала от безысходности, но мужу несла только надежду — вот завтра.

Приходило завтра, и всё было то же самое: немощь, неподвижность, отчаяние. Надежда ещё теплилась, тут всё-таки общение, вот теперь с Серёжей, так она называла врача, лежащего в одной палате с мужем. И палата у них теперь с душем и телевизором. Надо потерпеть, вдруг полегчает.

Но Анатолий Петрович жил изо дня в день только ожиданием её прихода и того часа, когда отпустят домой.

Конечно, в этой палате да ещё с таким соседом было терпимо. С Сергеем смотрели телевизор: нашлись общие интересы, футбол, хоккей, новости. Обсуждали политическую ситуацию, говорили о будущем России.

— Вот оно — наше, будущее, — обводя руками территорию больницы, горько констатировал Сергей Иванович.

— Ну, зачем вы так, — возражал Анатолий Петрович, — какие времена ни возьми, всегда было трудно, но ведь жил народ, выбирался.

Когда разговор пришёлся в присутствии Натальи Николаевны, она, конечно, не утерпела:

— Знаешь, Толя, — проговорила медленно, — когда-то всему приходит конец. Наступает момент, когда столько накапливается неправды, что назад пути нет. и не находит Господь даже пяти праведников.

— Гены — говно, — мрачно добавил Сергей Иванович.

— Хотите сказать — апокалипсис?! — сыронизировал Анатолий Петрович.

— Если не остановимся в безумии и бессердечии, то, видимо — да, хоть и не хочется в это верить, — Наталья Николаевна опустила голову, — если нет исправления, всё деградирует.

И вздохнула:

— Бедные дети.

Сергей начал быстро ходить по палате, туда — сюда, замелькал перед глазами, и женщина опомнилась, он тоже нездоровый, не стоит с ним вести эти разговоры, и уже мягко добавила:

— Серёжа, я ваш любимый салат принесла, свекольный.

— Будем утешаться жратвой, — зло проговорил врач, — в конце концов, все мы наркоманы, только, кто от чего балдеет, в этом вся и разница, мы в бутылке, а вы — в храме.

Наталья Николаевна не стала возражать, поставила на стол баночку с салатом.

— Ешьте, чего спорить?

— В споре рождается истина, — вмешался Анатолий Петрович.

— Если спорящие слышат друг друга и задумываются над сказанным, — жена взглянула на него и подумала уже про себя: истина рождается в любви и прощении, только мы разучились любить и прощать.

Последнее время она пыталась открыть в себе любовь к мужу, отрыть её из той неведомой глубины, куда она рухнула, и где её завалили бесконечные тягостные проблемы выживания. Теперь перед ней был другой человек, не тот, которого она полюбила когда-то, с которым прожила столько лет, то утрачивая что-то в отношениях, то обретая. Сейчас остались усталость, забота и жалость, а временами — раздражение и протест, когда сама с ног валишься, а он ещё капризничает. Тогда зло говорила: