День гнева - [157]
Когда другие сотни стрельцов Бельского пошли дозорами по улицам столицы, здесь даже гуще, чем в Кремле, запахло опричным переворотом. Только опричнины теперь боялись слишком многие, и ни посадским, ни детям боярским не хотелось стелиться перед свирепыми ребятами с собачьими черепами у седел. Борису Годунову они тоже были ни к чему.
Прибытие литовского посольства в Москву замедлило опасное развитие событий, может быть — подарило лишний день противникам Богдана Бельского. По меньшей мере, Ивану Петровичу Шуйскому, всё ещё не приехавшему из Пскова.
Ради приёма пана Сапеги бояре отложили местнический спор между Богданом Яковлевичем и земским казначеем Головиным. На первом разбирательстве земские так освирепели, что Бельскому пришлось спасаться в палатах нового царя. Значит, под крылышком Годуновых... Стрельцы по-прежнему стояли на стене, занимали ключевые позиции в городе. Воинская сила и воля слабоумного царя объединились против назначенных покойным государем опекунов-душеприказчиков.
Их отстранили даже от приёма посла Сапеги. Его встречали дворовый князь Трубецкой и Годунов. Пронырливые литовцы обнаружили и несогласия в Кремле, и неуверенность новых правителей. Жаль, что боярам не хватило решительности, предусмотрительности, силы, чтобы после отъезда посольства покончить с Бельским — выдать казначею «с головой», как принято при местнических спорах. Если бы Фёдор, а значит — Годунов утвердили приговор, Богдану Яковлевичу пришлось бы тащиться во двор Головина с повинной, а стрельцам его решать: выступить против государя или разбегаться.
Вместо этого Мстиславский, Юрьев, Шереметев разъехались по своим дворам обедать. Жили они за пределами Кремля, в Зарядье. Бельский немедля приказал запереть ворота. С ближнего яма сообщили, что Шуйский прибыл, меняет лошадей. Счёт пошёл на часы.
Стрельцы исчезли с улиц, стянулись в Кремль. Торговые ряды закрылись. Посадские шатались без видимого дела, пошумливали и задевали воинских людей, но отнюдь не пили. По огородцам и переулочкам изредка пробегали деловые молодцы, а возле оружейных складов их скопилось как в Рядах. Шутили: 4Почём ныне пищали?» Стража пыталась снестись с Кремлем, просить подмоги. Посыльных то ли избили до полусмерти, толи упоили. Но главный торг шёл у Фроловских ворот Кремля.
Престарелый Иван Фёдорович Мстиславский, руководитель Боярской думы, привык к незаслуженным обидам, но от царя, а не от стрелецкого пятидесятника. Тот саблей загородил ему дорогу. От возмущения Иван Фёдорович терял слова, опасно багровел. Никита Романович не дешевился, молча и гордо ждал, когда у стражи проснётся не совесть, а соображение: они же за своё самоуправство завтра кровью умоются! На устранение дяди царя даже Годунов не решится. А живой Романов им не уступит! Войдёт в Кремль!
Толпа на площади бродила густым, свежим суслом. Годунов первым догадался, что творится неприличие: на глазах посадских унижаются первые люди государства. И без того у москвичей истратился душевный трепет перед властями. Но вооружённых боярских слуг было слишком много, не избежать боя со стрельцами. Ещё и вовсе незнаемые дети боярские пристали к ним — дознайся, кто чей слуга... Внезапно ворота распахнулись. Бояре, храня обиженно-грозное выражение, вступили под своды воротной башни. Им бы сперва телохранителей пустить, они из гордости не захотели. За последним — Василием Шуйским — успели войти десятка полтора детей боярских, затем стрельцы дружными бердышами отсекли толпу боярских слуг и опустили предвратную решётку-катаракту. Какими словами лаяли бояре стрелецких сотников внутри кремлёвских стен, было уже не разобрать из-за железных створок.
Сочувствующие посадские саданули по ним камнями. Стрельцы, аки соляные столпы, ждали приказа — стрелять, разгонять или терпеть. Их неподвижность раздражала сильнее, чем если бы отругивались или шпыняли пиками: она олицетворяла окостенелость власти. Хоть лоб разбей, останется по-ихнему.
Да не останется! Поодаль от Кремля, у оружейных складов брёвна уже измочалили двери в пороховую и пищальную палаты. Охрана благоразумно разбежалась. Казаки старались не сливаться с толпой, всегда держали в запасе пути отхода, но удержаться от соблазна не могли. Глаза горели на немецкие самопалы, московские тяжёлые пищали, английские седельные ручницы-пистолеты. Какие самоцветы сравнятся с сизобулатными ножами, персидскими саблями с игольчато сходящимися лезвиями и русскими — с елманями[101], убойно отяжеляющими концы клинков? Филипка тоже любил оружие. Оно давало уверенность в шалом казачьем обществе, уравновешивало немоту. Люди обижают уродивых бездумно, мимоходом, а саднит долго, если не отплатишь. Саблей Филипка владел не хуже взрослого рубаки, но самопала не имел. Посадские расхватывали дармовщину без ума, казаки выбирали. Филипке высмотрели английскую пищаль по росту, с несложным колесцовым замком. В ограду оружейного двора завели телеги, грузили до высоких бортиков копьями, рогатинами, боевыми топорами, кулями с порохом и ядрами. За всем присматривали облечённые таинственными полномочиями люди, по одёжке — посадские, по говору и повадке — дворяне не из последних. Чьи служебники — Шуйского, Романова?
Вячеслав Усов — автор книг повестей и рассказов о современности «Вид с холма» и «Как трава в росе».Герой новой книги Усова — Степан Разин. Писатель показывает непростой путь Разина от удачливого казака до вождя крупнейшего крестьянского восстания XVII века, который организовал и повел за собой народные массы. Повесть рисует человека могучего, неукротимого темперамента, мощной внутренней силы, яркой индивидуальности. Основные события представлены на широком историческом фоне, выпукло показан размах крестьянского движения, которое возглавил Разин.
«Чем старше становился Иван Васильевич, тем тяжелее переносил участие в допросах. Но чем он становился опытнее, тем яснее видел, что не сумеет достигнуть главной цели жизни, не принося страданий». В. Усов Исторический роман В. Усова представляет собой своеобразный политический детектив. Действие разворачивается при дворе Ивана Грозного. В центре повествования — служба разведки, возглавляемая Василием Колычевым. Много различных хитросплетений удалось распутать этому незаурядному человеку: здесь и интриги Малюты Скуратова, и деятельность татарской и литовской разведок, и столкновение властных интересов боярских и дворянских группировок.
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Василий Васильевич II Тёмный был внуком Дмитрия Донского и получил московский стол по завещанию своего отца. Он был вынужден бороться со своими двоюродными братьями Дмитрием Шемякой и Василием Косым, которые не хотели признавать его законных прав на великое княжение. Но даже предательски ослеплённый, он не отказался от своего предназначения, мудрым правлением завоевав симпатии многих русских людей.Новый роман молодого писателя Евгения Сухова рассказывает о великом князе Московском Василии II Васильевиче, прозванном Тёмным.
Новый исторический роман известного российского писателя Бориса Васильева переносит читателей в первую половину XIII в., когда русские князья яростно боролись между собой за первенство, били немецких рыцарей, воевали и учились ладить с татарами. Его героями являются сын Всеволода Большое Гнездо Ярослав Всеволодович, его сын Александр Ярославич, прозванный Невским за победу, одержанную на Неве над шведами, его младший брат Андрей Ярославич, после ссоры со старшим братом бежавший в Швецию, и многие другие вымышленные и исторические лица.
Роман Раисы Иванченко «Гнев Перуна» представляет собой широкую панораму жизни Киевской Руси в последней трети XI — начале XII века. Центральное место в романе занимает фигура легендарного летописца Нестора.
Первый роман японской серии Н. Задорнова, рассказывающей об экспедиции адмирала Е.В.Путятина к берегам Японии. Николай Задорнов досконально изучил не только историю Дальнего Востока, но и историю русского флота.