День гнева. Принц и паломница - [37]

— Я буду об этом помнить. Но о чем они будут… и почему? — Он растерянно умолк.

— Что произойдет, когда мы достигнем Камелота? Это ты хочешь знать? Что ж, Мордред, я буду с тобой откровенна. У меня были виденья, но исход нашего путешествия неясен. Что-то омрачает кристалл. Мы можем догадываться о том, что выпадет на долю моих сыновей, его племянников. Но что станется с тобой? Ты спрашиваешь себя, какая участь ожидает человека такого, как ты?

Не доверяя своему голосу, юноша только кивнул. Понадобился бы человек с духом много сильнее, чем может быть у мальчика, воспитанного на дальних островах, чтобы в лунном свете помериться взглядом с ведьмой. Казалось, она собирала вокруг себя, колдовство, словно лунный свет скапливался на тяжелых складках длинных одежд и в струящемся шелке светлых волос.

— Слушай меня. Если ты станешь делать так, как я тебе велю, сейчас и всегда, ни один волос не упадет с твоей головы. Звезды говорят о силе и власти, и часть этой власти предназначена тебе, Мордред. Это я видела точно. А, вижу, тебе это по нраву?

— Госпожа?

Неужели могла она своей ведьмовской властью угадать его мечты, его невежественные и неуклюжие интриги? Он весь подобрался, дрожа как натянутая тетива. Королева увидела, как поднялась его голова, как вновь сжались у пояса кулаки.

Наблюдая за юнцом из обволакивавшей ее тьмы, она испытывала любопытство и какую-то извращенную гордость. Смелости ему не занимать. Выходит, он все же ее сын… А эта мысль привела за собой другую.

— Мордред.

Его глаза искали ее среди теней. Встретив его взгляд, она задержала его на несколько мгновений, давая затянуться молчанью. Да, он ее сын, и кто знает, какая частица ее силы передалась ему тогда, когда она еще носила его в своем чреве? Ни один из Лотовых сыновей, этих приземленных здоровяков, не унаследовал и искры ее; но Мордред, возможно, наследник не только силы, которую она высосала у своей матери-бретонки, но и какого-нибудь случайного отблеска силы много более могущественной, принадлежавшей архимагу Мерлину. Темные глаза, прямо глядящие на нее не мигая, Артуровы, но они так похожи на ненавистные глаза чародея, которые вот так же выдерживали ее взгляд и заставляли в прошлом ее саму не раз и не два опускать взор.

— Ты никогда не спрашивал себя, кто была твоя настоящая мать? — внезапно спросила она.

— Как же. Да, конечно. Но…

— Я спрашиваю лишь потому, что тогда в Дунпельдире было немало женщин, похвалявшихся, что обладают даром провиденья. Интересно, не была ли твоя родительница одной из них? Тебе снятся сны, Мордред?

Его била дрожь. В голове его промелькнули все сны; это были мечты о власти и кошмары прошлых лет: сожженная дотла хижина, шепоты в полутьме, страх, подозрения, амбиции. Он попытался оградить свои мысли от колдовства, нащупывавшего себе в них дорогу.

— Госпожа, государыня, я никогда… то есть…

— Никогда не видел внутренним оком? Никогда не видел вещего сна? — Даже голос ее переменился. — Когда недавно «Меридаун» принес известье о смерти Мерлина, ты знал, что в тот момент это еще не было правдой. Люди слышали, как ты это говоришь. И события показали, что ты прав. Откуда ты это знал?

— Я… я не знаю, госпожа. Я… я хотел сказать… — Он прикусил губу, растерянно вспоминая толпу на пристани, толкотню, крики. Возможно, ей рассказал Гавейн? Нет, наверно, их подслушал Габран. Он облизнул губы и начал снова, явно подыскивая слова, чтобы высказать правду: — Я даже не знал тогда, что говорю вслух. Это ничего не значило. Это не виденье… или… или то, что ты сказала. Это могло быть сном, но мне думается, это что-то, что я слышал давным-давно, и тогда тоже оказалось, что это неправда. Это заставляет меня вспоминать о темноте и о чьем-то шепоте, и… — Он остановился.

— И? — нетерпеливо потребовала продолженья королева-ведьма. — Ну? Отвечай?

— И о запахе рыбы, — пробормотал, глядя в пол, Мордред. Он не глядел на нее, иначе бы увидел, как на лице ее промелькнуло облегченье, а вовсе не насмешка. Моргауза сделала глубокий вдох. Так, значит, дело не в предвидении; это просто детское воспоминанье, то, что он услышал в младенческом полусне, когда глупые крестьяне обсуждали привезенные из Регеда вести. Но лучше удостовериться.

— И впрямь странный сон, — произнесла она с улыбкой. — И уж конечно, на сей раз гонцы сказали правду. Что ж, давай проверим. Пойдем со мной. — И потом, когда он не двинулся с места, добавила с ноткой нетерпенья: — Иди, когда я тебе приказываю. Сегодня мы вместе заглянем в кристалл и, быть может, узнаем, что таит для тебя грядущее.

Она отошла от залитого лунным светом окна и проплыла мимо него, задев его обнаженную руку бархатным[2] рукавом. Судорожно сглотнув, юноша последовал за ней, как двигается человек, недобрым снадобьем погруженный в мучительный сон. За дверями, словно каменное изваянье, высился стражник.

Повинуясь жесту королевы, Мордред снял со стены лампу, а потом последовал за Моргаузой, через погруженные в тишину комнаты. Она прошла во внешний покой, где остановилась у запертой двери.

За годы, проведенные во дворце, юноша слышал немало сказок, шепотом рассказываемых о том, что лежит за этой старой дверью. За ней скрыта темница или камера пыток, покой, где плетут заклинанья, или святилище, где королева-ведьма говорит с самой богиней. Никто не знал наверняка. Если кто-нибудь помимо королевы и проходил через эту дверь, уж конечно, одна только королева выходила из нее вновь. Его снова пробила дрожь, отчего в его руках тревожно заплясало пламя лампы.