День Ангела - [117]

Я узнал, что было наследство, и, Сабина не даст соврать, потратил некоторые усилия, чтобы получить возможность распорядиться им. Целая история была с недобросовестным адвокатом прабабушки, который не стал связываться с советской Инюрколлегией, а подделал завещание, подкупив нотариуса. Целая история была с совершенно одичавшими в перестройку представителями наших спецслужб, которые в силу обстоятельств прознали о наследстве и долго пытались заполучить его разными способами. Но я выиграл. И у нас теперь есть этот дом для всех, для всей семьи, а также еще кое-какие средства, оставшиеся после покупки дома. Каждый может тратить свою часть как хочет. Или, когда все уляжется, когда все мы способны станем выдвигать идеи, придумаем какое-нибудь совместное безумие, веселое и беззаботное. Двинемся в путешествие, например. А сейчас время осмотреть апартаменты, и пусть каждый выберет себе любимый уголок.

— Опять, — себе под нос, но так, чтобы слышал Франц, пробормотала Сабина. — Когда первый гидроплан на континент, да? И прощай, Эдем.

— Да ведь роман почти окончен, моя ненаглядная, — прошептал Франц. — И будет немного грустно, когда он совсем завершится, закруглится и уйдет в себя. Он больше не пустит никого из героев на свои страницы. Разве что стороннего читателя на время, как в музей. Ты не находишь, что это грустно? К тому же я слегка уязвлен тем, что не мне выпало собрать в эту ночь всех воедино, я-то и не рассчитывал на такую удачу, чтобы всех и сразу. Я-то думал, что наш дом послужит моментом притяжения, и все постепенно, примиряясь и любя, сойдутся под сенью, но… Все наши ручейки и речки, все наши течения судеб, разошедшиеся дельтой много лет назад, сами по себе слились вдруг в единый водоем. Этот праздник стал и для меня счастливой неожиданностью, — вздохнул Франц, — бесценным подарком за труды. Не этого ли я хотел?

К Сабине подошел и уселся ей на ногу Кот.

— Ах вот ты где? — сказала она и нагнулась, чтобы почесать ему загривок. — Бродяга. Бродяга. — Кот заурчал и потерся о ее колено, а Сабина сказала, обращаясь к Францу: — И все же я подозреваю, господин Гофман, что без вашей заботы кое-какие ручейки и речки могли бы и пересохнуть, прежде времени уйти в песок, иссякнуть, потеряв надежду добраться до водоема. И когда вы, господин Гофман, изнуряли меня непосильной работой, гонимый идеей создания этого семейного святилища, этого семейного магнита, должно быть, изменили свое течение и усилили мощь некие не открытые еще энергетические потоки и устремились сюда, к точке, заданной вами в пространстве и времени.

— Благодарю, утешительница, — саркастически улыбнулся Франц Михайлович и обнял Сабину за талию, склонил голову ей на плечо.

— Ты невозможен, Франц, — рассмеялась Сабина.

* * *

Яше было страшно интересно, он радовался вместе со всеми и безмерно любопытствовал, впервые в жизни увидев легендарного, известного лишь по рассказам отца дядю Франика. Но Яша также ждал еще кое-кого, поэтому, услышав звуки, доносящиеся из квартиры бабушки и дедушки, отправился в гостиную, где устроилась, оказывается, целая компания во главе с Оксаной Иосифовной. Оксана Иосифовна громко возмущалась, что дверь настежь, а в доме никого. Лишь смутные, глухие, но знакомые голоса доносятся откуда-то, а откуда — непонятно. Будто все стали невидимками или привидениями.

— Ничего подобного, мама, — весело возмутился Яша, — полон дом народу. Никаких привидений. Просто ты не знаешь, где искать. Идем-ка к столу, почти двенадцать. А что здесь, вообще-то, происходит? — удивился он, оглядевшись. Высокий полноватый тип с носом гантелью стоял, опершись на стол, покрытый чуть ли не в три слоя бумагами. Сморчок с козлиной бородкой шуршал бумагами, а второй сморчок показывал пальчиком, в какую сторону шуршать будет правильно. Четыре одинаковые девицы под руководством представительного субъекта с бриллиантом в ухе и с зеленой ехидцей в глазах прилаживали провода к ноутбуку, соединяли его со сложной периферией, со сканером, факсом и сооружением, напоминающим кофеварку. По комнате под ручку со вторым козлобородым прохаживалась страшной, жестокой, звездной, инопланетной красоты женщина в серебряном чешуйчатом гипюре до полу и поигрывала серебряной же хищно оперенной маской.

— Где твой отец?! — взвыла Оксана Иосифовна. — Он безответственное чудовище!

— Почему это я чудовище? — дурашливо удивился Вадим Михайлович, который из столовой фрау Сабины услышал знакомый голос и явился. — Я вроде бы уже не муж. Так почему чудовище?

— Он еще спрашивает! А контракты? Подписывай, чудовище! — сунула ему авторучку Оксана Иосифовна. И понесся бумажный конвейер, только мелькали парусами гербовые листочки. — Подписывай, чудовище, — стонала Оксана Иосифовна, подсовывая очередной документ Вадиму Михайловичу.

— Вот дочитаю и подпишу. Или не подпишу, — каждый раз отвечал он, в подробностях изучая бумаги. Он подписывал, и листочек летел к нотариусу Алексею Ивановичу, который заверял, шлепал печати, прошивал шпагатиком, а потом к девице у сканера, а потом к девице у факса, а девица у «кофеварки» тем временем что-то подкручивала и следила за светящимися индикаторами. Четвертая же девица держала пальчик над кнопкой «Enter» и все шептала типу с бриллиантом в ухе: «Уже пора, Жорочка? Пора кнопочку нажимать?» И вот, наконец, Пицца сказал: «Пора, Киска». «Я Зайка, а не Киска», — привычно и добродушно поправила девица. И главная кнопочка была нажата под восторженный писк всех четырех одинаковых девиц. Факс зажужжал и вскоре выдал по-английски сухое подтверждение: «Подтверждено. Файлы получены 31.12 в 8.55 пи-эм».