Демьян рассказывает - [2]

– Я не комиссар.

– Ну это ваше дело. Для кого как, а для нас вы комиссар, поскольку у вас квартира в кремлевских палатах.

– Ну так как же, товарищи мужички, сможете привести в порядок печи, или так и придется нам всей семьей замерзать?

– Почему не сможем? – отвечают мужички. – Если возьмемся, то сможем.

– А возьметесь? – Почему же не взяться. Взяться можно. Только работы больно много; весь дымоход надо по кирпичику разобрать, а потом опять по кирпичику же собрать и еще неизвестно, как получится: дело темное…

– Так что же нам, замерзать?

– Это как ваша воля, на то вы и народные комиссары.

Как видите, положение безвыходное. Что тут будешь делать? Однако мои печники не на того напали. Я сам мужичок не промах; не лыком шит. Меня на кривой не объедешь.

– Вот что, мужички, – говорю, – хотя я и уверен, что вы все люди положительные, не пьющие, тем более что и пить нечего, так как торговля вином строжайше запрещена, а за самогон сажают, – но ввиду такого экстренного случая могу вам поставить небольшой магарыч, – по чайному граненому стакану самого что ни на есть чистого аптекарского спирта в девяносто шесть градусов на брата. И, конечно, по краюшке черного, солдатского хлебца с солью, – не взыщите – больше у самого нету. Ну как: идет, мужички?

– А не обманешь? Ты ведь, народу известно, человек безбожный. Демьян Бедный – мужик вредный.

– Этого нет, – говорю, – у меня слово олово. Сказано – сделано. Вера Руфовна! – кричу жене в соседнюю комнату. – А не осталось ли у нас в домашней аптечке каких-нибудь капель для бодрости, чтобы товарищи печники не слишком тянули с ремонтом печей?

Ну, понятное дело, у Веры Руфовны нашлась надлежащая склянка с девяностошестиградусным медицинским ректификатом для различных лечебных целей, и я сказал:

– Вот что, мужички: по полстакана в виде задатка и по полному граненому в окончательный расчет. Само собой закуска: по сто граммов черныша и по одному соленому огурцу на каждую персону, а больше ничего у нас в хозяйстве нет, хоть обыскивайте. Идет?

– Идеть! – сказали хором печники, хлопнули по полстакана – даже не поморщились, – крякнули, закусили, поскидали верхнюю одежу, оставили только рукавицы, да так навалились, что только по всем комнатам дым коромыслом. Не успел я и полбасни начерно набросать, как – пожалуйте! – уже все готово: затопили мужички печи, красота! В минуту кафли нагрелись, раскалились, в квартире рай, хоть в одних подштанниках босиком ходи. Хлопнули тут мои спасители – золотые руки по граненому, закусили остатками огурцов, попрощались за ручку и пошли дальше по кремлевским квартирам, громко восхваляя на все лады Демьяна Бедного, мужика не только вредного, а, можно сказать, лучшего друга советских мужиков и первого поистине народного поэта в мире.

А я блаженствую в своем кабинете уже без шубы и валенок и занимаюсь своим любимым делом – переставляю в своих бесчисленных библиотечных шкафах и стеллажах книги – и не нарадуюсь.

Надо сказать, Демьян Бедный был величайшим любителем, знатоком и собирателем книг и собрал у себя одну из самых богатых частных библиотек в нашей стране, с которой могла поспорить разве библиотека другого великого книголюба и знатока-любителя, соперника Демьяна Бедного в этой области, эстрадного артиста Николая Павловича Смирнова-Сокольского.

Демьян прошелся вдоль своих шкафов и стеллажей, с нежным самодовольством поглаживая корешки драгоценных экземпляров и вытирая тряпочкой их сафьяновые и марокеновые переплеты.

– Ну-с, – продолжал он прерванный рассказ, – сколько времени прошло с тех пор, как удалились печники, не знаю. Я уж о них, признаться, и забыл. Вдруг – телефон. Беру трубку. Знакомый голос.

– Это вы, Демьян? Здравствуйте.

Батюшки, Ленин. И, главное, такой сердитый. Я его голос хорошо изучил. Ну, думаю, будет баня. И никак не пойму – за что? Кажется, ничего такого особенного не совершил, совесть чиста… А все-таки страшно!

– Разве Ленин бывал "страшный"?

– Ого! – воскликнул Демьян. – Бывало, коли что-нибудь сделаешь не так, – лучше не попадайся ему на глаза. Шутить не любил. Глаза делались холодные, неумолимые…

– И вы его так сильно боялись?

– Не я один. Все боялись. Твердо скажу, – не было ни одного человека, который бы не боялся справедливого ленинского гнева. Тут уж пощады не жди.

– Послушайте, Демьян, – слышу в трубке его характерный грассирующий голос, – вы что ж это, дорогой мои, распоряжаетесь в Кремле, как у себя дома? Не забывайте, что Кремль – это символ революции и советской власти. А вы что себе позволяете?

– А что я себе позволяю, Владимир Ильич? – А у самого ноги трясутся.

– А то, дорогой товарищ, что ко мне только что явились печники делать ремонт и требуют водки. – Ленин сделал грозную паузу, и я сразу сообразил, что мои мужички шли, шли по кремлевским квартирам, пока не добрались до квартиры Ильича. Ай-яй-я-й! Демьян изобразил на толстом лукавом лице ужас и схватился за голову руками, как медведь, у которого болят зубы.

– Мамочка моя, мама! Представляете себе? Ну, спасибо моим мужичкам – печникам, подвели Демьяна под монастырь.

– Неужели, Владимир Ильич? – говорю. – Ах, они такие-сякие, немазаные!