— Тассилон упрям, — задумчиво проговорил Игельгус. — И горд. Он рассказывал тебе о том, как бежал из Аграпура?
— Да, — кивнул Эйке. — Наш отец продал его в рабство, когда Тассилон был еще ребенком, а в Аграпуре хозяин отправил его работать на разгрузку кораблей…
— У Тассилона редкий дар выживать при любых обстоятельствах. Раньше ему помогало желание отомстить вашему отцу, которого он ненавидел за вероломство и предательство отцовского долга. А теперь, я думаю, такой же всепобеждающей силой стала для него любовь.
Эйке покачал головой.
— Есть вещи, для меня непостижимые, почтенный Игельгус. Избранница моего брата, эта Элленхарда, — некрасива… Она злая и к тому же не любит его. Неужели эти обстоятельства, взятые все совокупно, до сих пор не остудили его сердца?
И тут случилось неожиданное. Старший и доверенный писец, опытный, прожженный царедворец Игельгус… расхохотался. Это даже слегка обидело Эйке:
— Я разве сказал что-то смешное?
— Нет! — Он отер слезы, выступившие от смеха. — Но и ничего умного ты тоже не изрек, а над глупостью иной раз и посмеяться не грех.
Эйке вспыхнул. Быстро же перестал он быть балованным мальчишкой, попавшим в историю! Теперь он — купец, глава пусть небольшого, но вполне надежного и к тому же растущего торгового предприятия, хозяин хорошо обустроенного дома. И незачем над ним потешаться.
Все это так очевидно проступило на его обиженном лице, что Игельгус не удержался от искушения — хмыкнул:
— Не держи обиды на старика. Избранница твоего брата вовсе не некрасива, она лишь непохожа на твою прекрасную супругу. Нет ничего удивительного в том, что ты находишь Эллен-харду непривлекательной — ведь Одилия совсем другая… У каждого народа свои представления о красоте, не забывай об этом. Но кто осудит тебя за то, что, кроме жены, ни одна женщина не способна тебя пленить?
Эйке покраснел еще гуще.
— Я вовсе не говорил о том, чтобы кто-то меня пленял… Просто Элленхарда плоская, как доска, высокомерная, злая… неблагодарная…
Игельгус задумчиво проговорил:
— Я помню, как впервые увидел ее. Она держалась вежливо, ни на мгновение не забывая о своем высоком происхождении. Она — сестра степного вождя, пусть даже все их племя и было истреблено врагами… У нее на сердце лежит вечная горечь. Но вот что любопытно… Ты никогда не задумывался над тем, что она спасла жизнь твоему брату, когда он бежал из Аграпура?
— Задумывался… — соврал Эйке. На самом деле чувства и поступки Элленхарды были ему безразличны.
— Почему она решила выручить незнакомого человека?
— Из гордости, — буркнул Эйке.
— Не только…
— В который раз ты даешь мне понять, почтенный, что я — всего лишь самонадеянный мальчишка! — сдался Эйке.
— Ничего подобного, — отозвался Игельгус. — Ты и без меня превосходнейше все понимаешь. Впрочем, я пришел поговорить совершенно о другим.
— Я слушаю тебя.
Старший доверенный писец помолчал, как бы собираясь с силами, а затем выговорил, четко и раздельно произнося каждое слово:
— Несколько лет назад я заметил странности, творящиеся при нашем дворе. И в последнее время убедился в том, что в Хоарезме созревает заговор…
* * *
Тассилон, о котором так много говорили и думали сразу два купца из Хоарезма, его брат и его враг, действительно был человеком неприятного нрава. Его мать, чернокожая рабыня из Дарфара, принадлежала его отцу больше десяти лет. Затем она умерла от лихорадки, которая прицепилась к ней еще в Дарфаре, еще в те годы, когда она была свободна (мать называла эту болезнь, время от времени возвращавшуюся и вонзавшую свои зубы все глубже и глубже) «последним поцелуем свободы». Так и случилось — в один прекрасный день этот поцелуй оказался слишком крепким, и женщина заснула вечным сном.
А вскоре родился Эйке — законный наследник от законной старшей жены. И чернокожий мальчик с большими черными глазами был отведен на невольничий рынок.
Он вырос озлобленным и очень сильным физически. Его перепродавали множество раз. Покупали ради крепких мышц, а продавали из-за отвратительного характера. Один раз галера, на которой он греб, едва не пошла ко дну — гребцы попытались передраться, потому что Тассилон ухитрился перессорить всех.
Последний хозяин поставил Тассилона на разгрузку корабля. С тяжелой бочкой или тюком на шее, Тассилон тащился по причалу и зло косил глазами в поисках какой-нибудь жертвы. Хорошо бы, например, подвернулся беспечный пассажир с этой галеры. Тассилон как бы нечаянно уронил
груз на него. Ах, какие чудесные вышли бы из этой «оплошности» беды и неприятности! Какой крик подняли бы госиода свободные люди! Самого Тассилона, конечно, избили бы до полусмерти, но зато какое удовольствие он получил бы при виде искаженных болью лиц, разинутых в вопле ртов, выпученных от ужаса глаз… О, эти свободные господа страшно боятся покушений на свою драгоценную шкурку! Ну до чего боятся — просто кошмар.
И жертва отыскалась. На самом конце причала Тассилон увидел верзилу, сидевшего праздно под лучами жаркого солнышка, свесившего босые ноги в воду и любовавшегося, видите ли, брызгами воды! Солнце в них, в этих брызгах, видите ли, играет! Тьфу! Глядеть противно.
