Демоны на Радужном Мосту - [9]

– Но именно это мне и нужно, улитка ты мохнатая! Риск! Риск, который порождает независимость! Риск, право на который имеют все граждане Биржи!

– Мы рисковали во многих враждебных мирах, и это чуть было не закончилось трагически!

– Мы рисковали! Ну да, мы, а кто же еще? Потому что мы должны вкалывать, потому что мы должны зарабатывать себе на жизнь, и потому что нет никакой другой работы, на которой терпели бы нас двоих, и если бы мы перестали делать это, то твое разрешение от копов полетело бы ко всем чертям, и мы аккуратненько бы избавились от тебя, и ты это отлично знаешь. И даже сейчас не исключено, что нам придется с этим столкнуться, потому что мы здесь без корабля, без команды и без указаний, а все из-за того, что твоя нерешительность стоила сетианцу жизни! Кто теперь наймет нас, ты, безмозглая личинка? Мы с тобой Ионы – мы приносим одни несчастья. В Ассоциации нет недостатка в желающих занять доступные вакансии. По крайней мере, большинство из них могут наняться на какую-нибудь грязную работу, чтобы перебиться некоторое время, или свалить с этого дерьмового металлического шарика и найти себе работу где-нибудь в колонии. А мы с тобой даже не сможем пройти медосмотр! Думаю, ты еще не забыла нашу попытку? До тех пор я и не подозревал, что сожжение у столба – это не просто исторический курьез.

– Если бы я позволила тебе спасти сетианца, это стоило бы жизни нам самим, – заметила она. – Это официальная точка зрения. Не переживай – мы что-нибудь придумаем!

– Хотелось бы, – отозвался он без особой надежды в голосе. – У нас осталось всего несколько сотен, а когда они закончатся, Ассоциация продержит нас на пособии всего девяносто дней.

Поднявшись, он натянул рубаху, чтобы прикрыть Гристу, открыл дверь и зашагал через холл к общей ванной. И все это время Гриста манипулировала его биохимией, стимулируя и ободряя, подавляя привычные заботы и печали, так что, когда он добрался до ванной, его уныние если и не прошло, то стало хотя бы терпимым, и он оказался в состоянии взглянуть на себя в зеркало.

А ведь я старею, подумал он, и даже Гристе не под силу остановить это. Она может разве что помочь мне жить с этим. Лицо, глядевшее на него из зеркала над раковиной, было морщинистым и помятым, вьющиеся волосы обильно серебрила седина, а в густой короткой бороде виднелись белые пряди. Он становился все больше похож на своего покойного отца, а папанька его выглядел так, как будто его когда-то задело взрывом, а подлатать ему физиономию с тех пор никто так и не удосужился.

Здесь покоится Джимми Маккрей. Его жизнь была пустой тратой времени – собственного и времени других людей, а сам он был глазами и ушами паразита. Здесь покоятся Джимми Маккрей и Гриста, – ибо даже после смерти он не сможет избавиться от нее.

* * *

Было уже далеко за полдень, когда он вышел из гостиницы Ассоциации и привычно отправился во Дворец, что пунктуально проделывал каждый день. Он уже давно плюнул бы на этот бесполезный ритуал, но знал, что тогда его тут же турнут из Ассоциации как тунеядца. Что ж, во Дворце хотя бы можно было поесть.

Столица Биржи представляла собой массивный комплекс размером сто сорок на девяносто пять километров, который простирался насколько хватало взгляда. В его границах обитало более сорока миллионов душ, единственным связующим звеном между которыми было то, что все они перебрались сюда откуда-то еще. Комплекс был выстроен из металла, пластика и прочих искусственных материалов – одним словом, из всякой дребедени, и тем же словом можно было охарактеризовать большинство его жителей и их профессии.

Дело в том, что все это сооружение вполне могло бы управляться компьютером и обслуживаться роботами, но для обслуживания личностей, городов или компаний роботы были запрещены. Такси, пролетавшие мимо него, пока он шел к вокзалу, были разных цветов, и каждый цвет предназначался для определенной группы рас, чтобы друкин не попытался втиснуться на сиденье, сконструированное для клайва, или наоборот, и чтобы можно было быть уверенным, что внутреннее убранство машины придется вам по вкусу.

Сине-белые, предназначенные для таких, как он, попадались нечасто. Его сородичей можно было найти в любом уголке бескрайней Империи, состоящей из почти девятисот миров, но здесь они были лишь крошечным меньшинством.

В таких такси и водители были людьми, точно так же как малиновые с золотом кливианские капсулы водили пепельно-белые кливианцы. Да, если бы роботам позволили водить такси, собирать мусор, убирать улицы и пылесосить комнаты в гостиницах, то уйма здешнего народу осталась бы без работы, без средств к существованию и без цели в жизни. Хотя в Империи поистине ценилась личная свобода и трудовая этика – включая свободу умереть с голоду, если у тебя нет денег, или сдохнуть от потери крови, если ты не можешь позволить себе лечение, – ее руководители полностью отдавали себе отчет в том факте, что миллионы или даже миллиарды людей всех рас, тысячами умирающие от голода и потери крови, быстро образуют отчаявшуюся и готовую на все толпу.

Поезд плавно остановился, и он вошел в тесное сине-белое купе – в одиночестве, как обычно, если не считать Гристы, разумеется. В гостинице жило еще несколько космолетчиков-людей, но все они были моложе и честолюбивее его; они, должно быть, появлялись во Дворце Ассоциации, как только он открывался, точнехонько с седьмым ударом часов. Вакансии могли появиться в любой момент двенадцатичасового рабочего дня Дворца, но молодые бородачи со свойственным им пылом были уверены, что самая лучшая вакансия непременно появится в семь ноль-ноль, а в семь пятнадцать уже будет занята.