Демонолог - [75]

– Это был он, не так ли? – в конце концов спрашивает О’Брайен.

– Да.

– Он вполне мог тебя убить.

– И тебя тоже, после того как прикончил бы меня.

– Так что же, может, нам провести свое собственное судебное заседание прямо здесь и сейчас и признать это законной самообороной?

– Не нужен нам никакой суд.

– Да я шучу.

– О’кей. Дело закрыто.

– Обещай мне одну вещь.

– Любую.

– Не спрашивай, что я при этом чувствовала. Когда это делала.

– Хорошо.

Но позже, когда некий радиослушатель просит канал АМ запустить в эфир «Отель “Калифорния”», моя спутница кладет мне ладонь на руку.

– Самое ужасное в том, как легко было это сделать, – говорит она. – Стоит найти достойную причину, и совершить убийство, черт бы его побрал, становится очень легко.

Она смеется – это такой выжатый из себя смех на фоне песенки «Восход дурной луны». А потом плачет на фоне «Лестницы в рай».

Больше мы об этом не говорим. Это означает, что мы простили себя, признали необходимость наших действий. Это, как и демон, которого мы ищем, уже стало частью нас обоих, гораздо большей частью, чем мы хотели бы думать.

К рассвету мы уже забрались глубоко в Ручку кастрюли, как в шутку именуют северо-западную часть Флориды. Завтракаем в придорожном «Уаффл Хаус», почти добравшись до Таллахасси, столицы штата. Пока я расправляюсь со своим тостом, политым сахарной глазурью, О’Брайен тычет пальцем в экран моего айфона, пытаясь определить, почему город Джупитер может стать местом нашего назначения.

– Так что мы, стало быть, ищем? – спрашивает она, попивая свой кофе и качая головой, чтобы поскорее избавиться от его горечи во рту. – Ритуальные обряды какого-нибудь культа? Младенцев, родившихся с когтями?

– Нет, ничего столь явного нам не надо. Нам просто нужна какая-нибудь странная история, не поддающаяся объяснению.

– Кажется, их и так становится все больше. Думаю, это психи в Интернете веселятся.

– Может быть. Но не исключено, что здесь нам действительно будет попадаться все больше и больше таких штучек.

Элейн зачитывает вслух некоторые из последних новостных сообщений, которые прочла на экране смартфона – новостей с восточного побережья Центральной Флориды. Многие из них и впрямь представляются удивительно странными и причудливыми. Например, история о кошке, которая нашла дорогу домой после того, как ее выкинули на дорогу в десяти милях от дома («Мы теперь глаз с нее не спускаем!» – цитируют ее владельца). Рассказ о мужчине, который выиграл подряд два многомиллионных джекпота в лотерею («Что я сделаю первым делом? Расплачусь за свой траханый грузовик!»). Сообщение об акуле, которая отгрызла ступню у австралийского туриста («Я понял, что что-то не так, когда выпрыгнул из воды и люди вокруг начали орать»). Но ничего, что носило бы печать присутствия Безымянного.

– Нам, видимо, придется просто поразнюхивать вокруг, когда мы туда доберемся, – говорю я. Но О’Брайен меня не слушает. Она полностью погрузилась в то, что в данный момент читает на экране айфона. – Что-нибудь нашла?

Подруга заканчивает чтение очередного сообщения, а я подзываю официантку, чтобы заказать еще кофе.

– Это случилось всего два дня назад, – медленно произносит Элейн.

– Это когда я был в Уичите, – говорю я. – В тот день, когда я добрался до строк «Ты, солнце… Как ненавижу я твои лучи».

– То есть это происходило в то же время, когда тебя привлекли эти строки. Значимое совпадение.

– Ты мне это перескажешь или мне лучше самому прочитать?

О’Брайен берет свой стакан с апельсиновым соком, но, сделав презрительную гримасу при виде мякоти, плавающей на поверхности, ставит его обратно на столик, так и не поднеся к губам.

– По всем статьям, это были хорошие ребята, – начинает она. – Что лишь делает эту историю еще более невероятной. Еще более ужасной.

Это произошло в начальной школе на западной окраине городишки Джупитер, известной сильным влиянием местной конгрегации, высокими результатами экзаменов, а также почти поголовным членством учителей и учеников в местных религиозных организациях. Дети там по большей части были знакомы друг с другом еще с дошкольного возраста. Сыновья и дочери верхнего слоя среднего класса, дети того, что моя коллега называет «средоточием уверенности в том, что Господь любит нас, американцев, больше всех других».

Третий класс. Восьмилетки. Дурачатся, убивают время перед ужином на игровой площадке позади школы, когда учителя уже разошлись по домам, а старшеклассники отправились туда, где обычно проводят время в сумерках. Обычный вечер, во всех отношениях ничем не примечательный. И где-то между 3.40 и 4.10 – в это время на месте трагедии появляется первый взрослый – все семеро детей вдруг нападают на одного из своих товарищей по играм. На мальчика, имя которого полиция не разглашает. На ребенка, которого родители, учителя и даже сами нападавшие всегда аттестовали как всеобщего любимца, на мальчишку, ничем не отличающегося от остальных – ни в расовом, ни в религиозном, ни в демографическом смысле, – который родился и вырос в Джупитере, как все прочие. Однако его приятели, вооружившись камнями и сучьями сикомор и используя собственные кулаки и ноги, вдруг напали на него и избили до такого состояния, что он впал в кому.