Демон Сократа - [3]

– Кыкамарг, – ревел он. – Тагам! – И объяснял: – Это по-чукотски, Хвощинский! Тебе не понять, ты, бывает, путаешься и в русском, сам читал твои книги. Даже рецензентов твоих читал. Ну и поганые у тебя рецензенты! – Юренев откровенно ждал моего восхищения. – Может, я не точно выговариваю чукотские слова, но тебе так не сказать.

– Конечно, не сказать. Я никогда не знал чукотского, – пробормотал я.

Мое сообщение Юренева явно заинтересовало.

– Да ну? – не поверил он.

И моргнул изумленно:

– Мы научим! Мы тебя многому научим, Хвощинский, раз уж ты здесь. По-настоящему бездарных людей не существует, Хвощинский. Ну, может, какой-то совсем уж особенный случай.

Рыча, всхрапывая от восторга, он сдвинул в сторону выложенные на стол книги, полупустой графин, пепельницу с одним окурком, и начал извлекать из оттянутых карманов своего жестоко помятого пиджака какие-то подозрительные кульки, недопитую бутылку с коричневой жидкостью, смятую пачку «Кэмела», настоящего, дорогого, без фильтра, и, совсем уже торжествуя, выложил прямо на скатерть изжульканный соленый огурчик, весь в пятнышках укропа и табака.

– В буфете стащил! – с гордостью прорычал он. – Буфетчица отвернулась, я стащил. Я бы и два стащил, да боялся, рука в банке застрянет. У Роджера Гомеса рука тонкая, его рука в банке бы не застряла, но Роджер впал в испуг. Будь у меня такая рука, как у Роджера Гомеса, я бы полбанки стащил, а Роджер впал в испуг. Тоже мне: Колумбия, мафия! Знаем теперь, какая там у них в Колумбии мафия!

– Нельзя было купить?

– С ума сошел! – Юренев чуть не протрезвел от внезапной ко мне жалости: – «Купить…»

Он завалился на застонавшее под ним кресло, грудь его выпятилась. Да, я не ошибся, верхушка фаллического камня на его футболке действительно была украшена надписью: «Оля была здесь».

– Ты глупостями набит, Хвощинский! – Юренев воззрился на меня изумленно. – Ты на аксиологии сломался, это беда многих, тебя система ценностей подкосила. А ценить надо… – Он поискал не дающееся, ускользающее от него слово. – Ценить надо невероятность. На кой мне то, что объяснит даже буфетчица? Я ценю то, что даже тебе в голову не придет, что даже тебе в голову прийти не может!

– Провидец…

Но как ни злись, я отдавал Юреневу должное.

Ведь это он заставил Леньку Кротова купить лотерейный билет, а потом отмахивался, не желая принимать даже самую малую часть приличного выигрыша. Это он не пустил Ию в командировку в тот крошечный и несчастный азиатский городок, что был снесен через неделю с лица земли селевыми потоками. Это он предсказал одиноким девушкам из отдела кадров поголовную и внезапную беременность, что вскоре и произошло, к вящему гневу Козмина-Екунина. Короче, за словами Юренева далеко не всегда стоял треп.

Лучше молчать. Пусть выговорится.

А стаканы уже звякнули, он даже не сполоснул стаканы.

– Трогай, Хвощинский! Мы тут тебя ждем, как голубя с оливковой ветвью в клюве, а ты где-то за бугром болтаешься. Мало тебе было Алтая?

Лучше бы он не вспоминал про Алтай…

– Трогай, Хвощинский, трогай! – Юренев даже постанывал от нетерпения.

Я невольно усмехнулся. Юренев сразу расцвел:

– До дна!

И зарычал, заглотив свою долю:

– Бабилон!

Его любимая приговорка…

– Спирт на орешках. Сильно? – объяснил он и широкой ладонью прижал к голове топорщащиеся седые кудри. – Я этой настойкой Роджера Гомеса поднимаю на ноги. А он колумбиец, у них там мафия, – Юренев изумленно моргнул. – От похмелья иногда можно избавиться.

– От трезвости тоже.

– Ты прав! – Он восхищенно моргнул, но тут же нахмурился, полез в карман: – Ты напрасно ждешь хороших рецензий, Хвощинский. Не будет тебе хороших рецензий.

Провидец…

Номер в гостинице он мог, конечно, снять и вслепую, черт с ним, но откуда ему было знать, что я действительно жду рецензий?

– Книгу читал?

– С ума сошел! Время тратить… – Юренев рылся в карманах своего измятого пиджака. – Где зажигалка?.. Я твои романы и раньше читать не мог… – Это он врал, набивая себе иену, к чему-то меня готовил. – Где зажигалка?.. В буфете оставил!.. Роджер подарил, а я оставил… У них там, в Колумбии, мафия… Спички где? – рявкнул он на меня. – Тебе платят за твои романы? Где спички?

Он обхлопал карманы, заглянул зачем-то под стол, перевернул серый пакет, так и валявшийся на тумбочке. От толчка дверца тумбочки распахнулась, и Юренев узрел припрятанную там бутылку «Тбилиси».

– Ну вот! – восхищенно выдохнул он, будто искал именно бутылку. И выставил ее на стол. – К такому коньяку… – Он жадно потянул носом. – Лимончик! – Он даже огляделся, будто пытаясь понять, где я прячу лимон. – А хороших рецензий не жди… Будут тебе рецензии, Хвощинский, но лучше бы их и не было!..

– Ты еще не академик?

Он вдруг заколыхался, как спрут:

– Академик? Зачем?.. Спички где?.. – Спички явно интересовали его больше, чем ученые звания. – Ну, Бабилон… Писатель без спичек!

Он нашел пустую коробку и разочарованно раздавил ее в огромной ладони.

Скорее машинально, я тоже полез в карман, но там ничего, конечно, не оказалось. Лишь в нагрудном пальцы мне обожгла копейка.

– Нет спичек. Кончились.

– Бабилон! – мое сообщение изумило Юренева. – Ты же толстые романы печатаешь.