— Чувствуешь? Волна-то настоящая! — Конан наклонился над ним и понял, что до смерти напуганный, тот быстро-быстро молится Митре. Значит, Зубник действительно ничего не видел. Что это могло значить? Киммериец еще раз, спокойно, припомнил все пригрезившееся ему в тумане. Кром! Что значит — пригрезившееся? Он мог подробно, до мельчайших подробностей, описать и лодку, и людей, которые в ней сидели. Он никогда не целовался перед зеркалом, но был совершенно уверен, что это был именно его жест, его властная рука, обнимающая, — проклятое наваждение! — плечи Зенобии. Сердце рвалось на куски, но усилием холодного разума он заставил успокоиться вновь поднимающуюся волну гнева. Это помогло и даже принесло странную догадку. Что, если это видение не было простой издевкой? Ехидный демон сделал уже вполне достаточно для того, чтобы как следует разозлить Конана. Непривычно и неприятно было чувствовать себя во власти нечеловеческой темной силы и пытаться разгадать мотивы его поступков. Своими грязными и жестокими действиями Од'О все время к чему-то подталкивал киммерийца. К чему? Несомненно, злодей тщеславен, все, что он натворил на земле, должно было продемонстрировать его силу. Да уж, насмотрелись. Конана вновь замутило от воспоминаний. Но он не привык бороться с невидимым, ускользающим соперником, заманивающим его непонятно куда, оставляя за собой следы бессмысленных злодеяний! Что же хотел сказать Демон океана, показав богато украшенную лодку, Зенобию с драгоценностями в руках? Король мог поклясться, что никогда не видел этой картины в прошлом. Не было у его жены такого странного платья и удивительного горящего ожерелья, никогда не ходили они по реке в лодке с темнокожими гребцами… И, самое главное — здесь киммериец на мгновение остановился в своих рассуждениях и сильно сжал виски ладонями. Сейчас, сейчас, он, кажется, понял: больше всего его поразил жест двойника, — вода, послушная мановению руки!
— Да он торгуется со мной! — удивленно воскликнул Конан.
Ему послышался тихий смешок. Быстро взглянув на Зубника, он убедился, что парень не способен хихикать, он лежал, закрыв глаза и скрестив руки на груди. На всякий случай киммериец огляделся: на реке, естественно, никого не было. Туман понемногу рассеялся, широкая водная гладь расстилалась вокруг.
— Ну, уж с ума-то меня свести не удастся, — пробормотал Конан про себя. — Раз я тебе так нужен, попробуем поиграть по твоим правилам. Гардевир сказал, что ты злопамятен, что ж, посмотрим, у кого память злее.
Он замолчал, медленно поднялся и, повернувшись назад, туда, где осталась накрытая трауром Тарантия, неожиданно широко и уверенно улыбнулся.
Ночь сменяла день, ленивые речные волны монотонно покачивали лодку, словно уставшая мать беспокойное дитя. Ненадолго приставая к берегу, чтобы немного размять затекшие ноги, Конан с Зубником не прерывали свой путь длинными стоянками и ночлегами. Спали по очереди, киммериец, в основном, днем, так как убедить слугу, что ночное плавание по реке совершенно безопасно, было невозможно. Они почти не разговаривали: деревенский парень, подавленный столь дальней дорогой и огромным расстоянием до дома, которое с каждым часом все увеличивалось, и король, полный мрачной решимости, словно копивший силы для борьбы с сильным врагом.
Хорот, после впадения в него двух крупных рек — Красной и Алиманы, разлился так широко, что держаться середины уже не имело смысла, к тому же неуютно было болтаться в легкой лодке, почти не видя берегов. Конан решил держаться правой стороны, и теперь Зубник целый день, до мельтешения в глазах, мог любоваться поросшими лесом холмами, переходящими, казалось, совсем рядом, в Рабирийские горы.
К середине пятого дня далеко впереди засинело, еле заметный левый берег и вовсе отодвинулся в дымку. Проснувшийся Конан, наскоро плеснув в лицо прохладной водой, встал и приготовился всей грудью вдохнуть свежий морской воздух.
Ни один человек, попробовавший хоть раз в жизни соленого вкуса морской романтики, не забудет этого, живи он хоть самой распрекрасной и благополучной жизнью на суше. Конан, которого один вид синего горизонта всегда приводил в прекрасное и боевое расположение духа, расправил плечи.
Услужливый ветер с готовностью пахнул с моря прямо в лицо. Но что это? Вместо свежего живительного глотка, пахнущего солью, душная волна застоявшейся вони заставила киммерийца скривиться.
Зубник сидел на носу и во все глаза смотрел на открывавшуюся перед ним величественную панораму.
— Это море? — неуверенно спросил он, тоже морщась от тяжелого запаха.
— Море. — В голосе Конана не было уверенности. Он даже засомневался, не морочит ли их снова Демон океана. Однако, раздумывать было некогда, широкими взмахами весла киммериец начал поворачивать лодку к берегу.
Залитые ослепительным солнцем белые стены Мессантии равнодушно приняли еще двоих беспокойных путешественников, которых, — кто спросит? — гонит из дому жажда славы, алчность или просто тоска по приключениям.
Тут же на небольшой речной пристани они продали лодку ловкому малому. Быстро осмотрев дно и борта и отсчитав деньги, он засунул руки в просторные грязные карманы и, ухмыльнувшись всем дочерна загорелым лицом, спросил:
