Демон - [14]

Lucifer. Master of spirits.

Cain. And being so, canst thou

Leave them, and walk with dust!

Lucifer. I know the thoughts

Of dust, and feel for it, and with you.

L. Byron. Cain.[8]

Печальный демон, дух изгнанья,

Блуждал под сводом голубым,

И лучших дней воспоминанья

Чредой теснились перед ним;

Тех дней, когда он не был злым,

Когда глядел на славу бога,

Не отвращаясь от него,

Когда заботы и тревога

Чуждалися ума его,

Как дня боится мрак могилы;

И много, много… и всего

Припомнить не имел он силы.

Уныло жизнь его текла

В пустыне Мира. Бесконечность

Жилище для него была.

Он равнодушно видел вечность,

Не зная ни добра, ни зла,

Губя людей без всякой нужды.

Ему желанья были чужды.

Он жег печатью роковой

Всё то, к чему ни прикасался!..

И часто демон молодой

Своим злодействам не смеялся.

Страшась лучей, бежал он тьму;

Душой измученною болен,

Ничем не мог он быть доволен,

Всё горько сделалось ему;

И, всё на свете презирая,

Он жил, не веря ничему

И ничего не признавая.

. . . . . . . . . .

Однажды, вечером, меж скал

И над седой равниной моря,

Без дум, без радости, без горя,

Беглец Эдема пролетал

И грешным взором созерцал

Земли пустынные равнины,

И зрит: белеет под горой

Стена обители святой

И башен странные вершины.

Меж бедных келий тишина;

Встает багровая луна;

И в усыпленную обитель

Вступает мрачный искуситель.

Вдруг тихий и прекрасный звук,

Подобный звуку лютни, внемлет,

И чей-то голос. Жадный слух

Он напрягает: хлад объемлет

Чело. Он хочет прочь тотчас:

Его крыло не шевелится;

И – чудо! – из померкших глаз

Слеза свинцовая катится.

Поныне возле кельи той

Насквозь прожженный виден камень

Слезою жаркою, как пламень,

Нечеловеческой слезой.

Как много значил этот звук!

Века минувших упоений,

Века изгнания и мук,

Века бесплодных размышлений,

Всё оживилось в нем опять.

Но что ж? Ему не воскресать

Для нежных чувств. Так, если мчится

По небу летнему порой

Отрывок тучи громовой,

И луч случайно отразится

На сумрачных краях, она

Тот блеск мгновенный презирает

И путь неверный продолжает

Хладна, как прежде, и темна.

Проникнул в келью дух смущенный.

Со страхом отвращает взор,

Минуя образ позлащенный,

Как будто видя в нем укор.

Он зрит божественные книги,

Лампаду, четки и вериги;

Но где же звуки? где же та,

К которой сильная мечта

Его влечет?

Она сидела

На ложе, с лютнею в руках,

И песню гор играя пела.

И, мнилось, всё в ее чертах

Земной беспечностью дышало;

И кольцы русые кудрей

Сбегали, будто покрывало,

На веки нежные очей.

Исполнена какой-то думой

Младая волновалась грудь…

Вот поднялась; на свод угрюмый

Она задумала взглянуть:

Как звезды омраченной дáли,

Глаза монахини сияли;

Ее лилейная рука,

Бела, как утром облака,

На черном платье отделялась,

И струны отвечали ей

Что дальше, то сильней, сильней.

Тоской раскаянья, казалось,

Была та песня сложена!

Меж тем, как путник любопытный,

В окно, участием полна,

На деву, жертву грусти скрытной,

Смотрела ясная луна!..

Окован сладостной игрою

Стоял злой дух. Ему любить

Не должно сердца допустить:

Он связан клятвой роковою;

(И эту клятву молвил он,

Когда блистающий Сион

Оставил с гордым сатаною).

Он искушать хотел, – не мог,

Не находил в себе искусства;

Забыть? – забвенья не дал бог;

Любить? – недоставало чувства!

Что делать? – новые мечты

И чуждые поныне муки!

Так, демон, слыша эти звуки,

Чудесно изменился ты.

Ты плакал горькими слезами,

Глядя на милый свой предмет,

О том, что цепь лежит меж вами,

Что пламя в мертвом сердце нет;

Когда ты знал, что не принудит

Его минута полюбить,

Что даже скоро, может быть,

Она твоею жертвой будет.

И удалиться он спешил

От этой кельи, где впервые

Нарушил клятвы неземные

И князя бездны раздражил;

Но прелесть звуков и виденья

Осталась на душе его,

И в памяти сего мгновенья

Уж не изгладит ничего.

. . . . . . . . . .

Спустя сто лет пергамент пыльный

Между развалин отыскал

Какой-то странник. Он узнал,

Что это памятник могильный;

И с любопытством прочитал

Он монастырские преданья

О жизни девы молодой,

И им поверил, и порой

Жалел об ней в часы мечтанья.

Он перевел на свой язык

Рассказ таинственный, но свету

Не передам я повесть эту:

Ценить он чувства не привык!

. . . . . . . . . .

Печальный демон удалился

От силы адской с этих пор.

Он на хребет далеких гор

В ледяный грот переселился,

Где под снегами хрустали

Корой огнистою легли —

Природы дивные творенья!

Ее причудливой игры

Он наблюдает измененья.

Составя светлые шары,

Он их по ветру посылает,

Велит им путнику блеснуть

И над болотом освещает

Опасный и заглохший путь.

Когда метель гудет и свищет,

Он охраняет прошлеца;

Сдувает снег с его лица

И для него защиту ищет.

И часто подымая прах

В борьбе с летучим ураганом,

Одетый молньей и туманом

Он дико мчится в облаках,

Чтобы в толпе стихий мятежной

Сердечный ропот заглушить,

Спастись от думы неизбежной

И незабвенное – забыть!

Но всё не то его тревожит,

Что прежде. Тот железный сон

Прошел. Любить он может, может,

И в самом деле любит он;

И хочет в путь опять пускаться,

Чтоб с милой девой повидаться,

Чтоб раз ей в очи посмотреть

И невозвратно улететь!

. . . . . . . . . .

. . . . . . . . . .

Едва блестящее светило

На небо юное взошло

И моря синее стекло

Лучами утра озарило,

Как демон видел пред собой

Стену обители святой,

И башни белые, и келью,

И под решетчатым окном