Демократы - [7]

Ландик вскочил с дивана.

Он решил, что не станет подражать глупцам, не будет стесняться общества кухарки. Пусть глупцы подражают умным. Он преодолеет сословные предрассудки хотя бы в себе. Если надо будет превозмочь себя, он это сделает…

Сказано — сделано. Ландик действительно провожал Гану каждое утро. Сначала она была холодна и застенчива, как в первый раз, хмурилась, отворачивалась и спешила, словно спасаясь от преследования. Ландика она не слушала, на вопросы не отвечала, сердито хмурила брови, смотрела исподлобья, пожимала плечами. Смерив его презрительным взглядом с ног до головы, она или отворачивалась с оскорбленным видом, или строптиво молчала, давая понять, что «пан доктор» не только не нравится, но больше того — он неприятен и даже противен ей. Ландик выдержал все, он словно не замечал ее неприязни. Обычно он шел рядом и говорил, говорил все, что приходило в голову. Словами он старался заглушить в себе растущее недовольство своим поведением. На четвертый день Гана осмелела. Она впервые повернулась к нему и спросила:

— Чего вы от меня хотите, пан доктор?

— Ничего, просто вы мне нравитесь.

— Почему именно я?

— Я не хочу хвалить вас в глаза.

— Чего же вы все-таки хотите?

— Вашего доверия.

— Зачем оно вам?

Ландик смутился: что ей ответить на это? Философствовать о равенстве? Признаться, что он демонстрирует равенство, показывает пример Толкошу? Нет, это слишком долго и непонятно. Надо бы сказать что-нибудь покрасивее.

— Я хочу, чтобы вы стали моей подругой, — сказал он и тут же осекся.

«Иметь подругу» в те времена означало нечто неприличное и безнравственное.

— Знаете, — поспешил он загладить свой промах, — я, как покинутый воробей, ищу безопасную ветку, на которой можно было бы покачаться.

Это было еще ужаснее. Будь Гана более искушенной, она бы оскорбилась. «Так, значит, вы хотите покачаться на мне? — подумала бы она. — Значит, я просто ветка для какого-то воробья?..» Но Гана была чиста душой, и эти слова понравились ей. Она подумала, что это объяснение в любви, и зарделась. Ландик залюбовался ею. С минуту он ждал ответа.

Так как ответа не последовало, Ландик заговорил снова:

— Послушайте, я объясню вам…

Чтобы выиграть время, он откашлялся и, вынув платок, приложил его ко рту, стараясь сообразить, что же, собственно, еще сказать Гане?

— А не согласитесь ли вы, мадемуазель Анна, прогуляться со мной? Мы посидим на скамейке, скажем, в городском саду. Там я все объясню вам… — сказал Ландик и сам испугался: вдруг она согласится — тогда придется целый вечер сидеть всему свету на удивление. С замиранием сердца Ландик ожидал ответа. Гана медленно покачала головой:

— Нет. Что скажут?

— Кто?

— Люди.

«Что скажут? Что скажут? — в этом весь моральный кодекс девушек. Они готовы на все, но что скажут люди? Если нас никто не видит — все позволительно, но если хоть кто-то видит, нет, нет, нет, нет!» — подумал Ландик, а вслух сказал:

— Вот видите, опять недоверие. Наверно, вы сейчас думаете: чего ради мне разгуливать с незнакомым человеком? Ему бы только позабавиться да поразвлечься. Но вы ошибаетесь.

Гана молчала.

— Когда хозяева отпускают вас?

— Раз в две недели.

— Редко; а где вы бываете?

— Нигде. Сижу дома. Читаю.

— Вы читаете? — удивился он. — Что?

— Книжки.

— Какие?

— Сказки. Народные сказки о Матьяше{20}, Златовласке, Локтибраде, «Есть ли правда на свете», о Янке Горошке. Отец капеллан еще дома подарил мне эту замечательную книжку. Ее я и читаю.

«Чудеса, — подумал Ландик, — прислуга читает книжку, сидит дома, никуда не выходит даже в свободное время. Такого я еще не слыхивал».

Гана сразу выросла в его глазах.

— И нравятся они вам?

— Нравятся. Но я уже все прочитала по нескольку раз.

— Завтра я принесу вам книжку, — с готовностью предложил Ландик.

Его обрадовало не только то, что девушка читает, но и то, что у них нашлось нечто общее, что их объединяет. Книга когда-то была замечательным мостиком между головой и сердцем молодых людей. По этому мостику легко переходят не только огоньки мысли, но и пламень сердца. Почти каждый женский роман начинался с книжки и кончался книжкой… Смотрите-ка, смотрите! Значит, этот мостик еще не рухнул!

— У меня много книг. Позвольте принести вам? Хорошо?

— Пожалуйста.

У ворот Гана уже сама протянула Ландику руку. Он с радостью схватил ее и дружески прикрыл левой рукой.

— Я выберу самую лучшую.

— В самом деле?

Гана посмотрела ему прямо в глаза, на этот раз уже с улыбкой. Ландик засмотрелся на девушку. Ее лицо стало ясным, открытым и мягким, по-детски лукавым. Строгости как не бывало. Голубые глаза искрились и сияли, как васильки.

— Обязательно… Всего хорошего, мадемуазель Анна.

— Завяжите себе узелок на память.

— Ни к чему, я не забуду.

У лестницы Гана еще раз кивнула головой. Ландик поднял шляпу высоко над головой и помахал ею. Его обрадовало, что оцепенение Ганы наконец прошло и разговаривать с ней стало легко и приятно.

Теперь ему казалось, что «демонстрация равенства» будет легкой, интересной и увлекательной. Пожалуй, и жаль прекращать демонстрацию; наверно, грустно будет ходить одному, без Ганы.

«Жемчужина, сокровище, — восхищенно думал Ландик. — Все-таки лучше смотреть на землю, чем на небо. На небе хорошо, а на земле еще лучше. Звезды с неба не достанешь, а жемчужина — глядишь, и попадется. Просто преступление, чтоб такая девушка досталась Толкошу».