Деловая операция - [8]

За узкой занавеской, отгораживающей небольшой угол, виднелись газовая плита и деревянный топчан, покрытый выцветшим пледом.

— Знакомьтесь, моя подруга Полетт…

Я удивленно осмотрел комнату.

— Полла, у нас гость с моей родины, — к кому-то обратился Рудольф.

Из-за дальнего подрамника высунулась кудрявая женская головка и, кивнув, опять скрылась.

— Извините нас, в академии очень напряженная программа, — проговорил Рудольф. — К тому же надо зарабатывать на жизнь. Не хотите ли приобрести несколько моих этюдов?

Он, смущаясь, показал на небольшие картины на полу. И я как бы заново увидел стоявшего передо мной человека. Рудольф стыдился своей бедности, к которой еще не успел привыкнуть, и еще более — своей стеснительности, которую не умел скрывать.

Всюду были видны следы бедности: потертые брюки, залатанный халат на вешалке. И этот застенчивый юноша мог отказаться от миллиардов, от обеспеченной и интересной жизни? Скромность не помешала ему воспротивиться такому властному характеру, как Эдвард Тирбах! Выходит, Рудольф имеет колоссальную силу воли?

Я стал рассматривать картины… Они мне понравились. Городские пейзажи, казалось, выполнены небрежно, но это был Париж с его легкой, трепещущей красотой, с его прославленной в веках романтикой. На обороте каждого полотна была проставлена просто мизерная, на мой взгляд, цена.

Я похвалил его манеру письма и, как мне кажется, сделал это довольно убедительно, так как не кривил душой… Все запечатленное воспринимались как будто сквозь легкую дымку, что придавало картинам своеобразный колорит.

— Как вы добиваетесь этого? — удивился я.

Художник слушал меня внимательно, с размягченным выражением лица. В конце опять слегка покраснел и, ничего не ответив, отвернулся. Моя похвала, видимо, растрогала его.

Я выбрал пять картин и сразу же расплатился.

Рудольф поблагодарил меня за лестный отзыв, за деньги и, не считая их, с показным безразличием опустил в карман.

— Это я должен благодарить вас, господин Тирбах, так как убежден, что в будущем стану обладателем редких и ценных полотен большого мастера.

— Вы льстите мне, господин Елоу.

— Какой в этом прок? Я говорю искренне, — заверил я его и попытался перевести разговор на старого Тирбаха: — Нелегко без родительской помощи. Чем ярче талант, тем нужнее ему материальная сила.

— У отца свои позиции, которые я не вправе осуждать, — тихо проговорил он. — Мы расстались мирно. Скорее из-за того, что живем в разных плоскостях.

— Вы расходитесь во взглядах на избранную вами профессию?

— Во взглядах на банкноты. Отец считает, что деньги в нашем обществе нужны только тем, кто умеет умножать материальные ценности. Эти люди — цвет нации, на которых держится общественное благосостояние. Все остальные иждивенцы общества. Для отца это не пустая фраза, — продолжал он, — и не только предлог для обогащения.

Он стоял за мольбертом и лишь изредка оглядывался в мою сторону.

Его подружка хранила молчание и больше не показывалась.

Возникло ощущение, что мы с собеседником одни.

— Если капитал не увеличивается, говорил отец, то общество хиреет. Поскольку я не усвоил этого основного закона, он не намерен субсидировать и усугублять мои заблуждения. Однако после смерти он обещал оставить мне миллион. — И Рудольф грустно улыбнулся.

— Вам эта сумма нужнее сейчас, — вставил я. — Разве ему не все равно?

— Видите ли… Отец все еще пытался заставить меня вернуться «на путь истинный». Я не могу быть в претензии к нему.

— Разве, в вас не течет кровь Тирбахов?

— Отношение в таких семьях строятся не на кровном родстве. В девять лет у меня уже был приличный счет в банке, пожалованный мне, так сказать, авансом на всю жизнь. Я должен был позаботиться об его увеличении. Я мог приобрести акции, даже начать небольшое дело, и на родительскую щедрость больше не рассчитывать… Но вклад быстро иссяк, а делать деньги я так и не научился.

Природа мудра и прозорлива! И, конечно, не случайно она заставила этого не приспособленного к деловой жизни юношу так отчаянно противостоять планам отца.

Я невольно вспомнил, что мой отъезд из дома тоже не обошелся без инцидента с родителями. И может быть, из-за этой схожести наших судеб почувствовал к молодому художнику особую симпатию.

Работы Рудольфа были, несомненно, отмечены печатью одаренности. Но добьется ли он признания? Ответить на этот вопрос не мог никто, так как успех в искусстве подобен лотерее и часто зависит от случайных обстоятельств. Далеко не последнюю роль здесь играют опять-таки деловые качества.

Итак, я мог написать трогательный очерк о сыне известного миллионера, вынужденного зарабатывать на хлеб картинками…

Трудная полуголодная жизнь, бытовая неустроенность в настоящем и полная неизвестность в будущем… И в этих жестоких условиях, когда жизнь безбожно ломает и искривляет человеческие души, он сумел сохранить внутреннюю чистоту и доброжелательное, даже всепрощающее отношение ко всем, которые сквозили в каждом его слове.

Но в своей статье я был обязан недвусмысленно встать на сторону отца. В заповеди сыну Эдвард Тирбах изложил основополагающие законы нашего общества, которые должны были, подобно религиозным догмам, приниматься на веру.