Дело юриста-самоубийцы - [9]

— Так почему же не натолкнуло? Почему он молчал так долго? Полагаю, что его просто постигло несчастье исписаться — он страдал оттого, что потерял способность писать. Он произвел на меня впечатление человека, пережившего свою славу, жалкой тени себя прежнего. Потому его и тянуло в место, ставшее родиной его былых успехов. Печальное зрелище — человек, которого обгоняют соперники помоложе, не столь мучимые честолюбивым желанием видеть свое имя в печати! Вы заметили его обтрепанные манжеты?

— Да, я решил, что это его дань богемным привычкам, дань, которую платит тот, кто предпочел перо писателя судейскому парику.

— Несомненно, что он и надеялся производить такое впечатление, — небрежно оборонил Холмс. — Наш приход его явно испугал, что укрепило меня в моих подозрениях. Но в глупости его не упрекнешь. Как старательно он рисовал перед нами свой воображаемый портрет, строя из себя писателя, которому вот-вот предстоит новый успех, продолжение блистательной карьеры! Мог ли я вообразить, что он желает зла брату, тому, кто, по мнению Доулинга, только и мог, что завидовать ему! Я беспокоился за Джона, но не понял, когда жизни его стала угрожать прямая опасность. Как только Хью узнал, что в дело вмешался я, он решил, что настал час действовать.

— Хладнокровный убийца! — Я содрогнулся.

— Мир юристов и судейских тесен и замкнут. Преступник знал Бевингтона и Стюарта или слышал о них. И он с легкостью обманул их, использовав в качестве пешек в своей игре. Он добросовестно творил миф о том, что брат его катится по наклонной плоскости, что его не оставляют мысли о самоубийстве. Посетив Доулинга, он убедился, что клевета его достигла цели, что ей поверили. Однако в спешке он совершил роковую ошибку. Поговорив с нами, он поехал к брату, вернувшемуся домой, чтобы остыть и успокоиться после того, что произошло на Эссекс-стрит. Он притворился, что сочувствует брату, которого Доулинг так обидел, обратившись ко мне. Они выпили. Улучив подходящий момент, он влил в стакан брата смертельную дозу хлоргидрата. Но, торопясь исчезнуть до того, как яд начнет действовать, он позабыл о склянке со следами…

— Его пальцев! — воскликнул я.

— Как это, по счастью, и установил сейчас Лестрейд. Помните, что не далее как в прошлом декабре комиссия лорда Белпера рекомендовала для идентификации преступников вместо антропологических измерений шире использовать метод, предложенный Эдвардом Генри, — то есть определять их по отпечаткам пальцев? О деталях, если вам будет угодно, можете справиться в моей записной книжке. Это исключительно правильное решение, которое я совершенно одобряю. Генри весьма здравый специалист, к тому же не забывший отдать должное мне и моей монографии в том руководстве по практическому применению метода, которое он представил в полицию. Не успел Хью Абергавенни вернуться на Кингс-Бенч-уок, как его осенила мысль о необходимости стереть отпечатки. Он примчался в дом брата, но, слава богу, там уже находился Доулинг, и Хью не имел возможности исправить ошибку, не вызвав подозрений.

— Каким образом вам открылась истина?

— Я понял ее, знакомясь с рукописью. Первая глава новой книги написана превосходно, а оригинальность сюжета слишком очевидна, чтобы быть плодом фантазии человека, никогда не поднимавшегося выше пошлой стряпни. Я сразу понял, что Хью Абергавенни лжет, утверждая свое авторство. Должно быть, рукопись эту брат дал ему, чтоб узнать его мнение. Хью сказал Джону, что произведение его никуда не годится, а сам же тишком переписывал его от руки. — Холмс вздохнул. — Я никогда не устану сожалеть о том, что не сумел спасти Джона Абергавенни, Ватсон. Но капелькой утешения послужит лишь то, что напечатанный роман станет памятником погибшему.

— Это будет справедливо, — согласился я.

Бледные щеки моего друга вспыхнули румянцем.

— И я искренне верю, что и Хью Абергавенни получит по заслугам, когда делом его займется суд.

Того же желал и я, но убийца ухитрился обмануть правосудие. За пять дней до заседания суда по его делу он повесился в тюремной камере. Выяснилось, что не младший брат его, а он сам страдал приступами депрессии. Одна попытка свести счеты с жизнью за ним числилась и раньше. Он предпринял ее, когда последнюю его книгу дружно отвергли все лондонские издатели.