Дело взято из архива - [10]

— Переведите ему: если хочет жить, то пусть забудет слово «не знаю». Здесь гестапо, а не балаган, и отсюда не уходят живыми.

— Не старайтесь меня запугать, я знаю, с кем имею дело. Больше того, что вам уже известно, мне нечего сказать.

— Коммунист? — спросил оберштурмфюрер.

— Для вас это не имеет значения, — ответил Баров.

— Хорошо, Михель, приступайте. Я зайду позже. Примените к нему метод 2С и 5С, иногда с такими он помогает. — Зук кивнул Лапину и вышел вместе с Фунтом.

Вошли два солдата. Они положили на пол железные прутья и пластины. Алексей догадался, для чего эти инструменты.

— Сегодня ты ответишь только на два вопроса, — сказал Лапин деловым тоном.

— Не старайся!

— Хорошо же! — Он грязно ругнулся и сделал знак солдатам. Те подскочили к Алексею, сорвали с него ватник, пиджак и связали кисти рук за спиной. С потолка спустили веревку, пропущенную через блок, и привязали ее к рукам Алексея. Они так сильно рванули веревку, что Алексей вскрикнул от резкой боли. Его подтянули к потолку, а конец веревки привязали к крюку. Лапин отослал солдат.

— Будешь висеть так до тех пор, пока не ответишь на мои вопросы, — предупредил он Барова.

Алексей молчал, он старался не шевелиться, чтобы как-то обмануть боль. Лапин закурил сигарету и, обойдя Алексея, прижал к его ноге окурок. Сначала задымили брюки, потом огненные иголки вонзились в тело. Боль становилась нестерпимой.

— Ну, как теперь? — тихо спросил Лапин. — Зачем себя мучаешь? Ты же умный человек. Скажи все, что знаешь, — останешься жить. Мы тебя куда-нибудь перекинем, и никто знать ничего не будет. Уж это будь спокоен!

Алексей молчал, перед его глазами медленно плыли оранжевые круги. Неожиданно он дернулся, и резкая боль рванула суставы. Мишка тянул его за ногу, заглядывая снизу вверх в сухие, поблескивающие глаза разведчика.

— Ты, голубчик, меня не знаешь? Нет! Я из тебя жилки повытягиваю. Метод 2С, метод 5С, ты у меня запоешь… — Он не договорил: Баров нанес ему страшный удар сапогом в подбородок. Мишка надрывно охнул и отлетел к столу. Там он пролежал без движения несколько минут, потом, тряхнув головой, поднялся на четвереньки и пополз к креслу. Придерживаясь за стену, уселся в кресло и провел рукой по подбородку. Кровь, которая капала с разбитой физиономии, привела его в бешенство.

— Молись богу! — зашипел он. — Сейчас я тебе задам!

Лапин соскочил с кресла и загремел инструментами в углу. Выбрав железные клещи, он подскочил к Барову. Мишка тыкал ими в лицо Алексея, рвал его кожу, бил ими со всего размаха по ногам. Наконец, устав, он бросил щипцы и выбежал из комнаты.

…Баров висел долго, он потерял счет времени и перестал ощущать остроту боли. Явились два солдата. Они отвязали веревку и сбросили на пол Алексея. День клонился к вечеру, небо проглядывало голубыми окнами в белых облаках. Его посадили в крытую машину, там уже сидели старик и совсем юная девушка, похожая на подростка.

Баров сел на пол и прислонился спиной к холодным доскам кузова. Боль в суставах не прекращалась, ему казалось, что плечи у него вспухли и едва умещаются в нательной рубахе. Алексей облизнул пересохшие губы и взглянул на девушку. Худенькое личико и две толстые косы сразу бросились в глаза. Она беззвучно плакала, и слезинки сбегали по ее щекам на подбородок. Алексей протянул руку и погладил ее по голове.

— Ничего, девочка, надо держаться, — тихо сказал он и удивился спокойствию, с каким он это говорил.

— Страшно! — прошептала она, глядя на Алексея полными слез глазами.

— Конечно, страшно, — согласился Баров. — Ты думаешь, их тронут наши слезы? Нет… Поэтому давай будем сильными до конца!

— Давайте! — пыталась улыбнуться она, но улыбки так и не получилось.

— Послушай, сынок, — обратился к нему старик. — Моя фамилия Сизов. Запомни, Сизов. Если доведется, расскажи, что я остался человеком! Все расскажи…

— Боюсь, папаша, уже не доведется… — прошептал Алексей. — Нас-то ведь неспроста в эту машину посадили. — Больше он ничего не успел сказать: к машине подошли полицаи.

— Гляди на него! Очухался. — Мишка-палач загоготал. — Ну давай, давай! Я добрый, перед смертью можно. — Подбородок у Мишки был заклеен пластырем, и от него сильно разило самогоном. — Я не злопамятный… Жизнь дается один раз.

Алексей сделал движение к нему, и Лапин испуганно отшатнулся.

— Гад! Таким, как ты, и одного раза многовато! — Баров отвернулся от Лапина и с жалостью посмотрел на девушку. Почему-то в этот момент ему до боли стало жалко ее, он не мог себе представить, что скоро придет конец этой юной жизни.

— Ты у меня брось разводить свою красную агитацию! Хамло проклятое! — Мишка замахнулся на Барова кулаком, но ударить не решился. — Я еще буду жить и жить, а тебя скоро черви сожрут!

Машина вышла за ворота и на большой скорости помчалась на окраину города. Возле противотанкового рва, у самого угла леса, она остановилась. Из кабины вышел унтерштурмфюрер СС Альбрехт. Он поправил на шее автомат и сунул в рот сигарету. Покачиваясь на носках, эсэсовец принялся разглядывать огромную фигуру Барова. Тот легко снял с борта девушку и помог сойти старику. Альбрехт удивился, что в глазах русского гиганта совсем не было страха. Он смотрел спокойно, и от этого спокойствия в душе Альбрехта родилось непонятное ему чувство неуверенности в себе — так с ним бывало раньше в присутствии эрудированного человека. Эсэсовец привык, что осужденные перед смертью судорожно цеплялись за жизнь, плакали, умоляли, в их глазах стоял ужас. Альбрехт их понимал. Этот был не такой, немец угадал в нем не только физически, но и морально сильного человека. «Фанатик… Он чувствует свое превосходство над всеми этими людьми, — подумал он, — даже надо мной…»