Дело возбуждено... - [6]

— Не понимаю, чего ты дожидаешься. Она почти закончила учебу — последний курс… Знают о ваших отношениях родители?

— Мои знают.

— А ее?

— Наверное, нет. Как же Марал им скажет — я ведь не сватался.

— Так посылай сватов. Если хочешь, я поеду. Все, завтра же и займемся этим.

— Погоди, погоди… Я тебя не для сватовства звал. Нам надо сначала обсудить незаконченное дело.

Аннамамед подошел к тумбочке возле изголовья кровати и взял с нее фотографию в узорчатой рамке: улыбающаяся Марал в белом халате. Он долго любовался девушкой и, поставив фото на место, изрек:

— Добрая жена будет!

Помолчав с минуту, он сказал:

— А насчет того, для чего мы встретились, думаю: если бы дело в свое время попало в руки опытного следователя, оно, несомненно, было бы раскрыто… Не смотри, что он твой начальник.

Когда Хаиткулы вышел проводить Аннамамеда, был уже второй час ночи. Фонари заливали неоновым светом безлюдные улицы. Не слышно было ни лая собак, ни птичьего гомона. Аннамамед сказал: «Самое время для шакалов таскать кур».

Полночи проведя в раздумьях и уже под утро приняв окончательное решение, Хаиткулы теперь неторопливо, осторожно, словно ступая по узким мосткам, излагал свои соображения Ходже Назаровичу.

Начальник отдела то и дело подливал себе в пиалу из накрытого полотенцем чайника, пока старший инспектор делился с ним своими мыслями относительно дела десятилетней давности. Выслушав Мовлямбердыева, Ходжа Назарович горько усмехнулся:

— Не пойму я тебя. Сперва попросил творческий отпуск. Несмотря на то, что дел в отделе хватало, я пошел тебе навстречу. Помнишь, тогда ты говорил: «Многие, с кем я кончал университет, стали учеными, кандидатами наук. А я отстаю»? А теперь просишь разрешить тебе расследование этого дела. Где же логика?

— Вы поняли правильно: я действительно прошу поручить это расследование мне. Если говорить о логике, то…

— Ты спешишь сделаться героем, — перебил начальник.

Хаиткулы вскочил с места:

— Товарищ подполковник!..

— А как прикажешь тебя понимать? Ты еще молод, у тебя все впереди. Куда ты торопишься? Если жаждешь прославиться, то в двери этого учреждения ты постучался по ошибке. Еще не поздно…

— Товарищ подполковник! — воскликнул Хаиткулы. — Прошу выслушать меня до конца. Я докажу, что в следствии по этому делу есть слабые стороны.

— Хаиткулы, в архиве тебе не встречались другие незаконченные дела?

— Встречались.

— Тогда почему ты клещом вцепился в это? Я спрашиваю тебя сейчас не как начальник, а как старший товарищ, который износил втрое больше сапог.

— Понимаете, у меня есть причина…

— Причину я назову тебе сам: ты хочешь подставить ножку своему начальнику Ходже Назарову. Расследование этого дела вел я. Сядь, поговорим обстоятельнее…

Как только Хаиткулы устроился в глубоком кожаном кресле, подполковник продолжил:

— Я один из первых работников в органах! Я носил погоны еще тогда, когда тебя не было на свете!.. На этом орешке я чуть не поломал себе зубы. То дело — единственное пятно на моей биографии… Теперь ты хочешь проскакать по скользкому льду! Я был иного мнения о тебе…

Назаров откинулся в кресле, морщины на его низком лбу разгладились. Увидев, что Хаиткулы сидит с опущенной головой, словно подсудимый, он подумал, что капитан понял свою правоту и теперь подбирает слова, чтобы признать вину. Нельзя быть на ножах с начальником, он должен понимать это.

Но Хаиткулы повесил голову не потому, что чувствовал свою вину. Его уважение к начальнику сильно пошатнулось. Он думал: «Назаров печется о себе, не о деле. Если поскользнешься, у него душа болеть не будет. Ну а если „по льду проскачешь“, тут-то он ни себе, ни тебе покоя не даст…»

Хаиткулы с достоинством поднялся:

— Я не могу идти против своей совести. Я ожидал от вас поддержки, надеялся на помощь, на совет…

Ходжа Назаров не сомневался, что стоит Хаиткулы выйти из кабинета, как об их разговоре станет известно всему отделу. Так не годится: он может не только потерять свой престиж среди подчиненных, но и доверие начальства. Нет, нельзя проливать ложками то, что собирал по каплям.

Подполковник в одно мгновение обогнул стол и оказался рядом с Хаиткулы.

— Минутку, товарищ капитан, — схватив Хаиткулы за плечо и заставив его опуститься в кресло, он сам присел рядом. — Ходжа Назаров ни в чем не грешен ни перед государством, ни перед семьей. Работаю, руковожу, воспитываю — в меру сил и способностей. Я доволен оценкой моего труда — и числом звездочек на погонах, и зарплатой. Меня никто не может обвинить в халатности, в злоупотреблениях служебным положением. У Ходжи Назарова не было в твои годы времени писать диссертацию. Он днем и ночью, невзирая на погоду, заляпанный грязью, увязая в песке, ходил пешком из колхоза в колхоз, из села в село.

В дверь постучали. Увидев вошедшего Аннамамеда, подполковник подобрался и, кивнув ему, снова обратился к Хаиткулы:

— Ты бросаешь работу, которая принесла бы пользу тебе и людям, а хватаешься за дело, которое тебе не по плечу. Диву даюсь: берешь на себя ответственность за расследование, которое велось по горячим следам целым коллективом… А ну-ка поведай нам, на какие умозаключения, на какие факты ты опираешься? Вот и Аннамамед пусть послушает. В обязательном порядке.