Дело святое - [17]

16

На работе у нее было так: то весь день, и второй, и третий особой спешки нет, можно чаи распивать, поболтать с заходящими в бухгалтерию, даже отлучиться куда-нибудь — в магазин, в церковь свечку поставить «к празднику»; к главе местной администрации (раньше была председателем сельсовета) наведаться, посекретничать с нею — подруги со школы, на одной парте сидели. А то вдруг подвалят дела — то отчеты, то зарплатные ведомости — ни минуты отдыха. Как волна — прилив, отлив.

В конце марта «волна» прихлынула. Ольга ездила в город насчет ссуд, которые были обещаны колхозу; ее вызывали для объяснений в налоговую инспекцию; оформляла пенсионные дела сразу на несколько человек. А дома своя череда хлопот: скоро водополица, а там и праздник Пасха — значит в избе генеральная уборка, стирка всего, вплоть до половиков; печь надо побелить, полы вымыть с дресвой. А Красотке пора уже отелиться, но что-то она медлит, хотя все сроки прошли. Еще неделю назад тетка Валя увела корову к себе, но вот наступил день, когда она сказала Ольге:

— Ты, девка, нынче приди засветло — что-то, думается мне, к вечеру отелится наша коровушка.

И верно, не ошиблась тетка Валя: вечером при свете керосинового фонаря (электричество, как на грех, отключили) их Красотка отелилась. Немало помучилась бедная скотинка и хозяек своих помучила, но ничего, все завершилось благополучно.

От этих волнений да от бессонной предыдущей ночи тетка Валя прямо-таки с ног долой. «Ну, что-то я, девка, совсем никуда стала». Конечно, годы не маленькие, да и питание скудное: картошка вареная да свекла пареная. Молока-то не было долго: Красотка в запуске. Откуда силы взять старухе!

Ольга не решилась оставить у нее теленка, а дождавшись, когда корова облизала новорожденного, закутала его в старый тканый половик и понесла домой.

— В санки положь да и вези, — посоветовала тетя Валя.

— А я так донесу.

— Эва, здоровущая какая!

Был легкий морозец, Ольга опасалась, как бы новорожденный не простудился, шла торопливо, запыхалась, ноша была отнюдь не легкая. А подходя к своему дому, остановилась, как вкопанная: в окнах горел свет.

«Мама приехала!» — мелькнуло в голове.

Но нет, раньше мая та не вернется, и уж прежде чем приехать, письмо пришлет.

«Да неужели он!?» — опахнуло ее радостью.

Не веря тому, что сейчас сбудется счастливая надежда, она поднялась на крыльцо, споткнулась о порог, чуть не выронила теленка, прошла сенями, едва нащупала дужку двери — теленок слабо мыкнул у нее на руках — открыла — Флавий Михайлович сидел возле печки — «Любимый мой!» — что-то там мастерил.

— А вот и хозяйка, — сказал он так, словно и не уезжал никуда. — Э-э, да ты не одна, уже с ребеночком. Ничего себе, как быстро-то!

Пошутил, и тотчас подхватил ее живую ношу, опустил на пол — теленок неуверенно встал на ноги. Они смотрели на него оба и друг на друга, от волнения даже не поздоровались.

— Брюнет, — сказал Флавий Михайлович. — Ой, да он кудрявенький!.. Телочка или бычок?

— Бычок, — сказала Ольга, улыбаясь. — Ты давно приехал?

— Давно. Я уж наработался.

Ей хотелось обнять его и не могла. Говорила какие-то глупости. А впрочем он не очень-то и вникал в ее слова.

17

Нового жителя поселили под голбец, где Соломатин сделал ему выгородку. Теленочек совершенно умилил Флавия Михайловича да и Ольгу тоже: и моргал глупо, и ногами переступал смешно, а всего глупее и смешнее взмыкивал иногда.

— У нас уже был точно такой же три года назад, — озадаченно сказала Ольга. — Ну да, вот же белое пятно под глазом.

Но еще больше озадачился Флавий Михайлович:

— И у нас был точно такой.

— Где?

— В нашем имении, помню, паслось стадо телят, и один из них, тютелька в тютельку похож. Эй, а не ты ли это, приятель?

Признаться, Ольгу смущало, что новорожденную скотинку придется поселить в избе, но Флавий Михайлович отнюдь тому не удивился, и очень серьезно разговаривал с теленком.

— Послушай, а это не ты ли сжевал край моей льняной туники, пока я купался в Тибре, помнишь? Ольге он сообщил деловито:

— Мы владели большим поместьем к северу от Рима, между Фламиниевой дорогой и Тибром. Я ходил в льняной тунике, мне ее выткала рабыня, купленная в Пирее у торговых людей из Кафы, — это на Понте Евксинском. А этот коровий сын сжевал чуть не наполовину, пока я купался, бросив тунику на берегу.

Теленок виновато моргал глазами, словно и в самом деле две тысячи лет тому назад совершил такое преступление. Что касается Ольги, то ей эти названия — Понт Евксинский, Фламиниева дорога, Пирей — ласкали слух. Ее не заботила правдивость его слов, она не настолько глупа, чтоб принимать это всерьез, главное — как увлекательно все, что он говорит!

— Вот ты совершенно напрасно не веришь, — сказал Соломатин улыбающейся Ольге. — Все возвращается на круги своя, уверяю тебя. Может быть, и ты жила там две тысячи лет назад, но не хочешь вспоминать, ленишься.

— Нет, — сказала она убежденно, — если я и жила две тысячи лет назад, то здесь, а не там.

— Как знать, как знать.

— Я даже у вас в Петербурге не могла появиться на свет.

— Вот как, — тут он нахмурился. — Я в этом слышу намек.

— Ни на что я не намекаю. Просто я здесь родилась и не хотела бы больше нигде родиться. Вот и все.