Дело огня - [95]

— Может быть, — инспектор выпустил кольцо дыма. — Это действительно очень большая взятка, господин инженер. Жить долго, иметь возможность вмешиваться. Предотвращать. Цена есть, но можно ведь так устроиться, чтобы пить кровь тех, кого убил бы и так… не правда ли? Я думаю, с господином Уэмурой оно так и вышло. У них тогда рухнул мир, рухнул потому, что один человек пощадил троих детей. Он пощадил, а они вернулись и не совершили его ошибки.

— Мир тогда рухнул не оттого, что пощадили тех троих детей. А оттого, что не пощадили остальных. Так мы и пошли по пути, на котором не щадят никого. И едва я начал думать, что мы с этого пути свернули… Но я, кажется, объясняю вам то, что вы и сами знаете.

— Асахина-сэнсээээй! — донесся тревожный голос. Сёта разволновался, потеряв начальство из виду.

— Все в порядке, Сёта-кун, — отозвался инженер. — Мы тут на травке сидим. Сейчас придем.

— Я приду. А потом мы вас принесем, — инспектор встал и погасил сигарету. — Как я уже сказал, очень соблазнительно. Сделать так, чтобы навсегда. Наверняка. Уничтожить опасность, — он фыркнул, — И если получится, остаться единственным свободным человеком в стране марионеток. Вероятно, господина Уэмуру это устроило бы — у них там были иные представления о должном. А кстати, какая это школа? — он показал кулаком удар снизу.

— Английское воинское искусство. Называется бокс, — инженер улыбнулся. — Удар «апперкот». Очень удобно, когда противник выше тебя.

Инспектор фыркнул, потом еще раз фыркнул, потом расхохотался и сполз по стене обратно на землю.

— Как жалко, — сказал он, — что господин Уэмура почти вашего роста.

…К тому времени, как состав тронулся, увозя раненых, арестованных, тех, кого нельзя было оставлять разъяренным рабочим, и просто тех, кто хотел уехать в Токио, — синяк уже расцвел на полчелюсти. Такаока явно заметил это, но ничего не сказал, только посмотрел удивленно на инженера, устроившегося рядом со скованным и мертвецки спящим Харадой. По всем признакам, инженер никак не мог так съездить инспектора. Но больше-то было некому.

При виде Асахины охрана перестала нервничать. Могучий колдун, повелитель огня и железа, изгоняющий сотню демонов одним взмахом меча, — даже в лёжку израненный, он успокаивал солдат одним своим присутствием. Зачем ему быть здоровым — если что, он лёжа пошепчет и всех чертей одолеет. Хотя сейчас, при свете дня, в чертей уже не так хорошо верилось даже тем, кто сам вчера видел, в какого страшного они превратился столичный чиновник.

Да, скоро эта история станет городской байкой, потом сказкой. А наверху, пожалуй, постараются ускорить процесс. И может быть, может быть, так и вправду лучше. Может быть, этот… этот… прав. Пусть они там решат, что могущество они — побрякушка.

Сайто взобрался на платформу и сел на ящик рядом с новоявленным Абэ-но Сэймэем. По другую сторону от Харады. Машинист, разогрев машину, как было условлено, дал свисток, Такаока в ответ махнул флагом. Платформа дрогнула и медленно поплыла. Машина не шумела, стук колес не заглушал голоса — орать был незачем.

— В сказках для этого используют волшебную колесницу, — сказал инженер.

— Или идут пешком.

— Или демон несет человека на плечах.

Оба одновременно скосили глаза на Хараду.

— Как вы думаете, он больше не будет пить кровь? — спросил инспектор.

— Думаю, нет. Хотя соблазн останется. Мне кажется, это сродни опию — бросить трудно и больно, но можно.

— Мы не сможем отвечать за него всю жизнь.

Инженер кивнул. Он понимал, что это значит.

— Если бы он не хотел вернуться в люди, я бы не смог ему помочь. Так что я в него верю.

Состав полз медленно — примерно со скоростью лошади, идущей мелкой рысью. Возвращался в дневной, прозрачный мир, где люди живут и умирают как им положено. Словно из царства мертвых в мир живых. Сайто вдруг вспомнил разговор за картами.

— Асахина-сэнсэй, а зачем вам понадобилась Идзанами? Вздорная баба, на мой взгляд.

— Мне было ее жаль. Смерть обезобразила ее — и муж покинул. Я же говорил — мужчинам в этом мире не хватает отваги. Даже богам.

— Богам положено сверхъестественное. Может быть, он просто не мог оставаться с ней в силу… магических обстоятельств. Или своей природы. Имеет смысл радоваться, что мы не боги.

— Мы боги, — Асахина посмотрел из-под ресниц, и Сайто сразу стало ясно, что он имеет в виду вовсе не ками — хранителей земли, которыми японцы становятся после смерти.

— Вы? Возможно. Я, как выяснилось, тяну разве что на большую собаку, — кажется, инспектора радовала эта мысль.

— Вы не видели себя в тот момент, когда объявили Уэмуре, что он арестован.

— И хорошо. Видел бы — живот бы со смеху надорвал.

— В тот момент… — инженер повозился на травяной подстилке, — я тоже вспомнил об Идзанами. Ребенком я жалел ее очень сильно. Я многих жалел. Иногда плакал от жалости ко всему миру. Мама в шутку называла меня маленьким бодхисаттвой, а отца это… раздражало. Потом я понял: он боялся. Ни один из моих братьев не дожил до года, и если я уйду в монахи — придется брать наследника со стороны. Он сделал все, чтобы выбить из меня эту блажь, чтобы сделать меня воином, — и добился успеха. В шестнадцать лет я удрал, чтобы однажды не убить его. Жалость не исчезла — он просто загнал ее в меня глубоко, как гвоздь в стену. И как гвоздь выходит с другой стороны острием и бездумно ранит всех — так и жалость превратилась в ту свирепость, из-за которой Тэнкэном до сих пор восхищаются дураки. Я начал пить и однажды пьяным проболтался о своей детской выдумке: спуститься в ад, убить восьмерых демонов грома и уговорить Идзанами вернуться, чтобы люди перестали умирать. Там был Ато. Утром надо мной потешались, и я понял, что сказал лишнее и дал зарок не пить совсем. От этого становилось хуже — после Айдзу дошло до того, что я тратил на ароматические масла и смолы все свободные деньги. Меня за глаза дразнили гейшей, и только Кацура-сэнсэй знал, что мне всюду мерещится запах крови. Он понял: я схожу с ума. И отослал меня за границу. Там я встретил Бога, сошедшего в ад за Идзанами. И за мной.