Дело о сорока разбойниках - [53]

Ульяна осеклась. Видно, что сама себя уговаривала, и нисколечко не верила в собственные детские предположения. Вздохнула, всхлипнула, проронила какое-то басурманское ругательство и заговорила вновь:

– А потом мы наткнулись на бандитов. Вернее, они нашли нас и собирались убить, но я немного знала язык, перебежками бывая в Чарджуе и Асхабаде, пока мой питомец лазал по камышам. Я показала им, что тигр дрессированный. Несколько трюков Юлбарс выучил, смешно валился набок, вставал на задние лапы, я даже могу сунуть ему в пасть руку и пощекотать язык.

Тут Ульяна перестала всхлипывать, улыбнулась сквозь слезы и даже захлопала в ладоши.

Иноземцев сжал челюсти, прикрыл веки, ощутив, как непреодолимо стиснулось и похолодело сердце. Это надо же – руку тигру в пасть, ну что за ребенок! Известно, почему вся в шрамах, небось только и делает, что дразнит кошку. Но Ульяна не заметила укоризны в лице доктора, продолжала рассказывать со всевозрастающей живостью:

– Из такого члена шайки можно извлечь много пользы, водить его на поводке для устрашения. А Юлбарс у меня – кровь с молоком, ух! Выглядел уже тогда довольно внушительно. Я старалась его баловать, порой даже угоняя из стада целую корову. Благо этого добра по берегам Амударьи достает. Вот так Элен Бюлов из импозантной воровки и авантюристки европейского масштаба стала… черт знает кем. Но кошка не может питаться листьями камыша! Если тигра не покормить, он может обезуметь и даже накинуться на меня. Хотя чаще всего я получаю от него царапины, когда он доволен и играет. Мы даже, бывает, спорим и ругаемся. И смотрит Юлбарс так же укоризненно, как вы, Иван Несторович.

– Ульяна, Ульяна, – вздохнул он. – Какая же вы невыносимая выдумщица! О, если бы я не видел своими глазами этих ваших шрамов, то не поверил ни единому слову. Ручной тигр – это невероятно!

– Но я смогла это! – Глаза Ульяны загорелись еще большим озорством. – У меня есть свой, живой, настоящий тигр. Правда, он теперь не только мой. Юлбарс привык и к бандитам, хотя сначала мне с большим трудом давалась дрессировка. Приходилось связывать, воровать хлороформ из аптек, порой его могли застрелить за непослушание, а заодно и меня, но кропотливыми усилиями мне удалось его подчинить, причем слова я для команд подбирала только туземные. Он слушался меня. Бандиты были из долины, из Ферганы, язык которых проще текинского, мягче, и я его быстро усваивала. А когда более-менее могла объясняться с ними, мне пришла идея организовать их род деятельности, грабить по всей науке и с забавами. Ну, не смотрите на меня так, Иван Несторович, мне было скучно! И потом… ведь эти дурни нападали на всех подряд, а я научила их обувать только богачей, которым не мешает иногда пощипать перышки. Ну? Разве не так? Я показала, как можно обворовывать обманными спектаклями, мол, будем отвлекать волшебной пери в белых летящих одеждах идущие караваны или завлекать, уводя с пути, а потом грабить. Тигр на привязи всегда действовал безотказно, люди от одного его присутствия, словно заколдованные, замирали. И мы могли обойтись небольшим количеством выстрелов, да и шума меньше. Каждый раз я придумывала что-то новое и занимательное, мои сартские ученики были в полном восторге! И ни разу мы не попались. Хорошо укрываться в горах, где есть пещеры, в пустыне…

Вдруг она замолчала, стала прислушиваться.

– Подозрительно тихо за окном. Но они не ушли и не уйдут. Я у них ведь теперь на вес золота. Без меня и тигра они станут простыми басмачами, а не легендарной бандой Юлбарса… Я не хочу обратно!

Проговорив это, Ульяна закрыла лицо руками и заплакала. Ивана Несторовича словно током пронзило, впервые он видел, как она – всегда задиристая, бойкая, озорная, – вдруг сжалась в калачик и плакала, как ребенок. Порывисто Иноземцев прижал ее к себе, стал успокаивать, волосы гладить, она всхлипывала, долго не могла прийти в себя, хотя силилась задушить в себе слезы. Как бы хотелось Иноземцеву, чтобы это вновь была игра, ее театральные выплески. Но то была не игра. Ульяна стала заложницей самой настоящей банды.

Не в силах совладать с собой, она начала злиться, оттолкнула доктора, прижалась к стене, притянув к себе колени.

– Да, да, верно сказали! Это вы во всем виноваты! – зло процедила Ульяна сквозь сжатые зубы. – Ненавижу вас! Вы на меня всех натравили! Негде мне теперь примкнуться, даже месье Эйфель отвернулся.

Иноземцев от чувства стыда был готов провалиться. Он опустил глаза и молча слушал.

– Зачем вам этот Бармен понадобился? Зачем вы продали замок в Берри? Нам так было хорошо там. Зачем отправились в Петербург? О, только я допустила мысль начать степенную жизнь, в вас словно бес вселился!

– Не гневайтесь, швы разойдутся, – попросил Иван Несторович.

Ульяна раскраснелась еще больше, глядя на него испепеляющим взглядом, стала пыхтеть как паровоз, не зная, куда деться от отчаяния, пока, в конце концов, не влепила Иноземцеву пощечину, которую он стойко снес. Он поймал ее руку, прижал к груди; она же стала рваться, отнимать.

– Простите меня, простите, Ульяна! – Иван Несторович порывисто бросился на колени. – И вправду в меня словно бес тогда вселился, не хотел вам зла, я был сам не свой. Дня не проходит, чтобы я не испытывал мук совести. Я очень… очень раскаиваюсь. Простите меня, ну бога ради!