Дело о сорока разбойниках - [24]

Иноземцев и на сию улицу часто хаживал, любил посидеть под тенью миндаля, разбирал арабскую вязь над дверьми склепов. Тихо всегда было в Мертвом городе. Никто особо не заглядывал. Только паломников можно было встретить в сем малолюдном, но святом месте, да молящихся. Видать, банда басмачей этим обстоятельством и воспользовалась. Дом бая мастерски был ограблен, предположительно, той же ночью, что совершено нападение на здание штаба войск, унесли все золото, оружие. Никто из домочадцев не услышал никаких подозрительных звуков. Ни с мужской, ни с женской стороны. Бай держал псарню, но ни одна из собак и не тявкнула.

Иноземцев собрал наскоро свой багаж, тут же нашел попутчиков с тарантасом и к первым звездам покинул заставу Шейх-Заде, а к утру уже был на другом берегу Зеравшана. К его удивлению, будто в подтверждение слов чичероне и халвачи, прошла у Ивана Несторовича малярия, точно ту ветром горным сдуло. Месяц собирался в путь, а собрался за четверть часа.

Глава V. Холерный бунт

В Ташкент Иван Несторович прибыл в последних днях июня. Застала его подозрительная, не свойственная стольному граду тишина. Тарантас шумно пронесся мимо одиноко стоявшей на окраине посреди пустоши нефтяной базы братьев Нобель, пересек Саларский канал и покатил по широким грунтовым дорогам меж обочин, густо засаженным дубом, платаном – по местному чинарой и тополем, мимо магазинов с яркими, богатыми вывесками, ничем не уступающими парижским, зелеными парками, скверами, аллеями, каковых здесь было великое множество, мимо многочисленных ровненьких зданий, выстроенных в стиле, называемом «туркестанским». Здания эти все как один – жженый кирпич, жженым кирпичом весьма кудряво украшен, что придавало фасадным узорам вид песчаного кружева, с круглыми арочными окнами и непременно выступающим вперед крыльцом под узорным чугунным козырьком и массивными ступенями, но не выше двух этажей, ибо случались здесь частые землетрясения, зато непомерно длинными. Землю в Туркестане не приходилось экономить.

На улицах веяло приятной свежестью и прохладой и головокружительным запахом цветущих акаций и адамова дерева. Благодаря выставке столица Туркестанского генерал-губернаторства утопала в ветвистых кронах. Разносортные деревья, уже взрослые образцы, везлись со всех частей Российской империи. Генерал-губернатор Туркестанского края барон Вревский отдал приказ инженерам, чиновникам и прочим руководителям выставки превратить Ташкент в оазис, достойный сравнения со знаменитыми садами Семирамиды.

Потому город был по-особенному чист, застроен и ухожен, невзирая на пыль, что столбом поднималась под колесами дрожек и колясок. С пылью усиленно боролись, дороги поливали водой из арыков. То тут, то там появлялись одинокие сарты в полосатых халатах, подпоясанных ярким кушаком, и с небольшой темно-синей или серой чалмой на голове, брали большое ведро, черпали воду и с размахом выливали ее на дорогу – живительная влага хрустальным полуэллипсом стелилась на желтую поверхность грунта, черные капельки, точно ртуть, растекались в разные стороны.

Улицы были и прямые, и широкие, как в Асхабаде, и вертлявые, узкие, как в Бухаре. Но головокружительная прохлада и приятная тень от ветвистых чинар, без которых не обходилась ни одна улица, умиротворяющая тишина, перемежаемая пением местных желтопузых скворцов, ласкали сердце и взор. Оказалось, имелся способ борьбы с каракумскими пыльными бурями – засадить все деревьями. Спрятать все под зеленым куполом искусственного леса.

Тарантас Иноземцева подкатил к аккуратной одноэтажной гостинице под незатейливым названием «Ташкентские номера для гг. проезжающих». Он проехал едва ли не через всю европейскую часть города, встретил два-три летних экипажа, одного извозчика, были сарты, видимо, из прислуги, но ни одного европейца. И в гостинице – ни одного постояльца. Неужели холера убила здесь все живое?

А в городском военном госпитале, куда имел Иноземцев письменное назначение, его приезд и вовсе вызвал всеобщее недоумение. Никто не бросился встречать доктора, никто и не ждал его, видимо.

Оказалось все очень просто: из Уч-Аджи в Ташкент отправили телеграмму о трагической гибели Ивана Несторовича в текинских степях, а когда тот сыскался, опровержение следом выслать не удосужились или позабыли сделать это. Но направили другого доктора взамен погибшему. Иноземцеву было не привыкать к собственной смерти, он лишь пожал плечами, когда Мухаммад-Ханафия Алюкович приносил извинения за чиновничью нерасторопность под белым высоким потолком кабинета начальника оного госпиталя в присутствии самого начальника – генерал-лейтенанта Майера Константина Карловича.

Это было двухэтажное здание из жженого кирпича, с железной крышей, небольшими фигурными парапетами и контрфорсами по бокам, высокими окнами, но без выступающего помпезного крыльца, зато с ажурным козырьком в центре над тяжелой дубовой дверью, выходящей прямо на Госпитальную улицу, что уходила в пустынную, поросшую бурьяном и полынью окраину. Его Иноземцев уже видел, проезжая по мосту через канал Салар. За госпиталем прятался обширный, засаженный высокими деревьями двор со скамейками, аккуратными дорожками и газовыми фонарями. Когда-то эти земли принадлежали богатым горожанам, но те продали их русским в угоду каким-то своим восточным помыслам, и цена была довольно высока. Справа за каналом не было ничего, кроме зарослей, но вскоре там собирались строить дачи, а чуть далее и железнодорожную станцию, слева высился небольшой деревянный собор с колокольней, напротив – ряды казенных квартир тоже из жженого кирпича и с высокими окнами.