Дело о рубинах царицы Савской - [65]

Точно так же себя чувствовал и Нестеров, боявшийся высоты. Головнин держал его за пояс и уговаривал не бояться, но тот лишь крепче прижимал к груди свой любимый фотографический аппарат. Аршинову же все было нипочем. Он сидел, подогнув одну ногу под себя, и выглядел так, словно всю жизнь провел в верблюжьем седле.

Заночевали мы в заброшенном городе Горгора, в церкви с остатками росписей на них. Георгий сварил просяную кашу, бросил туда вяленого мяса, и мы поели. Было холодно, поэтому все улеглись вокруг костра, в который дежурный подбрасывал хворост. Ночью я почувствовала, что кто-то накрывает меня еще одним покрывалом, но не проснулась: я была уверена, что это Малькамо, которому выпала очередь дежурить.

Утром, доев остывшую кашу, тронулись в путь. Я, полусонная, качалась в седле, за талию меня крепко обнимали руки принца. Все было по-прежнему, но я чувствовала, что нечто изменилось в отношениях между членами экспедиции, появилась некая напряженность: мы уже не обменивались шутками, не расспрашивали друг о друге, не пели дорожные песни. Не хватало еды, мыла, обычных вещей, скрашивающих и облегчающих кочевую жизнь. Башмаки мои почти развалились, а заменить их было нечем: абиссинцы ходят босиком и не шьют обувь.

Но мы с маниакальным упорством продвигались вперед, к цели нашего путешествия — священному Аксуму. От нас зависела судьба сотен людей, ждущих нашей помощи.

На дорогах стали появляться беженцы. Голодные и оборванные, они тоже шли на север, спасаясь от войны. Они рассказывали, как итальянцы расстреливали целые деревни из пушек, а их собственные военачальники силком сгоняли мужчин участвовать в военных действиях. Те, кому удавалось избежать насильственной мобилизации, убегали в горы и сколачивали бандитские шайки, устраивали засады на дорогах, грабили путников и захватывали заложников. Несколько раз мы натыкались на тела людей, просто умерших от недоедания и упавших вдоль дороги. Все это не добавляло хорошего настроения.

Дорога вела все выше и выше, и я стала ощущать нехватку воздуха. Мне постоянно было холодно, а жесткое верблюжье седло натерло ноги. Малькамо утешал меня, он шептал мне на ухо, что скоро будет Гондар, большой город, и там мы найдем кров и стол. Но мне было тревожно.

Внезапно на склоне горы перед нами появились высокие крепостные стены, сложенные из темного камня. Тяжелые деревянные ворота с массивными запорами преграждали путь в город. Над воротами возвышалась сторожевая башня — круглая, похожая на минарет.

— Вот он, Гондар! Бывшая столица Абиссинии! — воскликнул Малькамо.

— А почему ворота на запоре? — спросил Аршинов. — Ведь ночь еще не наступила.

Мы спешились, Аршинов с Малькамо отправились договариваться со стражниками. После того, как они выяснили, что мы не итальянцы, ворота распахнулись и нас впустили внутрь.

Мы шли и озирались по сторонам: такого города мы еще не видели. Улицы поднимались и опускались под крутым углом, дома, как круглые «тукуль», традиционные, покрытые соломенной крышей, так и прямоугольные «хыдмо», сложенные из саманного кирпича, теснились один к другому. Иногда между домами появлялся просвет: там, в огороженных двориках, кудахтали куры и блеяли козы. Их шеи украшали деревянные колокольца. Перед многими домами на столбах были установлены навесы для отдыха в жаркий полдень.

— Где у вас тут постоялый двор? — спросил Аршинов мальчишку, который стоял, уставившись на нас во все глаза. Тот охотно показал куда-то наверх и направо.

Мы направились в гостиницу, и когда уже подошли к самым дверям, то послышался гортанный клич. Прохожие обнажили головы, и только мы остались стоять в недоумении.

Мимо важно и неторопливо проходила процессия. Впереди глашатаи на конях, с богато расшитой сбруей, затем воины в леопардовых шкурах, а за ними открытая повозка, устланная ткаными циновками и подушками-валиками. В карете сидели две женщины: одна постарше, необъятной толщины, с тремя подбородками, и другая, помоложе, годящаяся первой в дочки. Они были разряжены так, что глазам больно: их украшали золотые цепи, кольца, на головах замысловатые платки из парчовой ткани.

Старшая дама махнула рукой, процессия остановилась. Младшая сморщила нос — от наших верблюдов исходил стойкий запах. Да и мы выглядели, как бродяги с большой дороги.

Дама приказала что-то офицеру, скачущему рядом. Тот приблизился и резко выкрикнул, обращаясь к нам. Малькамо ответил, офицер замахнулся плеткой.

И тут один из верблюдов тряхнул головой и плюнул прямо в лицо офицеру. Тот весь оказался в грязно-зеленой дурнопахнущей пене, закричал и стал оттирать лицо леопардовой шкурой.

На нас бросились другие офицеры, стали теснить, и тут Малькамо закричал:

— Цагамалак!

Он словно сказал волшебное слово. Свита остановилась, на лице у толстой дамы появилось удивленное выражение, она поманила юношу пальцем и воскликнула:

— Малькамо! — он бросился к ней, и они обнялись, троекратно расцеловавшись.

— Полин! Николя! — закричал он. — Это моя тетушка Цагамалак! Кузина моей матери! Она жена губернатора. А это ее дочка Оливия. Познакомьтесь.

Все решилось на удивление быстро. Ни в какой постоялый двор мы не попали, а прямиком направились в губернаторский дворец на площади Пьяцца — так ее назвали итальянцы, построившие полтора десятка лет назад дороги из Гондара на юг Абиссинии.