Дело о пеликанах - [23]

Имелась причина для убийств. Месть и ненависть можно допустить лишь в отношении Розенберга. Но добавь Дженсена для уравнения, и месть и ненависть станут менее значимыми. Конечно, он был омерзительным, но не вызывал гнева, подобно Янту или даже Мэннингу.

Она не нашла книг с критикой записей судьи Гленна Дженсена. За шесть лет он собственноручно выразил в письменной форме только двадцать восемь мнений большинства, т. е. его труд был наименее производительным в суде. Он записал несколько особых мнений и присоединился к совпадению мнений по отдельным случаям, но тем не менее работал медленно и мучительно. Временами его записи были четкими и понятными, порой — бессвязными и патетическими.

Она изучала мнения Дженсена. Его идеология коренным образом менялась из года в год. В основном, он был постоянен в защите прав обвиняемых по уголовным делам, но имелось достаточно исключений, которые могли поразить любого ученого. В семи случаях он пять раз отстаивал интересы индейцев. Записал три мнения большинства в защиту окружающей среды. Можно сказать, он был великолепен, поддерживая протестующих против налогов.

А вот улик не было. Дженсен был слишком беспорядочен, чтобы воспринимать его серьезно. В сравнении с другими восьмью судьями он был безвреден.

Она закончила другую бутылку теплой «Фрески» и на минуту отложила в сторону свои записи по Дженсену. Ее часы лежали в выдвижном ящике стола, и она понятия не имела, сколько времени. Каллахан протрезвел и хотел попозднее поужинать в квартале у мистера Би. Следовало позвонить ему.

* * *

Дик Мабри, составитель речей, маг и волшебник слова, сидел рядом со столом Президента и смотрел, как Флетчер Коул и Президент читают третий вариант предложенного панегирика в адрес судьи Дженсена. Коул отклонил два первых, и Мабри по-прежнему оставался в неведении относительно того, чего же они хотят. Коул предлагает одно. Президент хочет чего-то другого. Раньше, днем, Коул позвонил и попросил забыть о надгробной речи, потому что Президент не будет на похоронах. Потом позвонил Президент и попросил его набросать несколько слов, потому что Дженсен, хотя он и гомосексуалист, все-таки считался другом.

Мабри знал, что Дженсен не принадлежал к числу друзей Президента. Но судью преступно убили, и ему следовало устроить хорошо организованные похороны. Потом позвонил Коул и сказал, что они не уверены, поедет ли Президент, но что-то надо подготовить на всякий случай. Офис Мабри находился в старом административном здании рядом с Белым домом, и весь день там заключались небольшие пари по поводу того, приедет ли Президент на похороны известного гомосексуалиста. Ставили три к одному, что его там не будет.

— Намного лучше. Дик, — сказал Коул, складывая бумагу.

— Мне тоже нравится, — отметил Президент.

Мабри заметил, что Президент обычно ждал, чтобы Коул высказался по поводу его текста.

— Я могу попробовать еще, — сказал Мабри, вставая.

— Нет, нет, — настаивал Коул. — Именно так. Очень проникновенно. Мне нравится.

Он проводил Мабри до двери и закрыл ее за ним.

— Что вы об этом думаете? — спросил Президент.

— Давайте отменим. Я предчувствую нехороший резонанс. Огласка будет большой, но ведь вы произнесете эти прекрасные слова над телом найденного в порнодоме гомосексуалиста. Слишком рискованно.

— Да. Мне кажется, вы…

— Это решающий момент для нас, шеф. Рейтинг продолжает расти, и я просто хочу воспользоваться шансом.

— Мы должны послать кого-то?

— Конечно. Как насчет вице-президента?

— Где он?

— Летит из Гватемалы. Будет здесь сегодня ночью, — Коул неожиданно улыбнулся про себя. — Это неплохо для вице-президента. Похороны гомосексуалиста.

Президент фыркнул:

— Отлично.

Коул перестал улыбаться и стал ходить взад-вперед перед столом.

— Небольшая проблема. Отпевание Розенберга в субботу, всего в восьми кварталах отсюда.

— Лучше, черт побери, исчезнуть на день.

— Знаю. Но ваше отсутствие будет очень подозрительно.

— Я отправлюсь в Уолтер-Рид с жалобами на боли в спине. Раньше такое срабатывало.

— Нет, шеф. Повторные выборы в следующем году. Вы должны удерживаться от посещения госпиталей.

Президент оперся ладонями о стол и встал.

— Черт возьми, Флетчер! Я не могу присутствовать на службе в церкви, потому что не смогу сдержать улыбку. Его ненавидели девяносто процентов американцев. Они будут любить меня, если я не отправлюсь туда.

— Протокол, шеф. Хороший вкус. Вас сожжет пресса, если вы не будете присутствовать там. Послушайте, это не повредит. Вам не нужно говорить ни слова. Просто сбросьте напряжение, выглядите по-настоящему печальным и позвольте, чтобы фотокамеры изобразили вас в соответствующем виде. Это займет немного времени.

Президент схватил клюшку и слегка присел для удара по оранжевому мячу.

— Тогда мне нужно пойти и на похороны Дженсена.

— Обязательно. Но без надгробной речи.

Он ударил по мячу.

— Я встречался с ним лишь дважды, вы знаете.

— Знаю. Давайте просто спокойно поприсутствуем на обеих службах, ничего не говоря, а потом исчезнем.

Он снова ударил по мячу.

— Думаю, вы правы.

Глава 9

Томас Каллахан спал допоздна и в одиночестве. Он лег спать поздно, в трезвом состоянии и один. Третий день подряд он отменял занятия. Наступила пятница, завтра служба по Розенбергу, и из-за уважения к своему идолу он не будет учить конституционному праву до тех пор, пока этого человека достойно не проводят на покой.