Дело о лазоревом письме - [23]

Когда Андарз вернулся в государеву спальню, Варназд полюбопытствовал, что там за шум.

– Это сбежала обезьянка старшего садовника, – сказал Андарз.

На следующее утро государыня выбранила Руша за самоуправство, а Андарза посадила под домашний арест за порчу бронзового прута.

А восемь месяцев назад государыня простудилась на паломничестве к Голубым Горам и умерла.

Словом, Андарз имел все основания рассчитывать на любовь молодого государя Варназда – если бы молодой государь когда-нибудь кого-нибудь любил.

Глава четвертая, в которой вдова покойника обвиняет Дануша Моховика в убийстве, а Шаваш беседует с посетителями кабачка

Изящный секретарь Иммани был очень недоволен, что Андарз послал его в Нижний Город, и так как Андарза побить было нельзя, а Шаваша можно, он по дороге дал Шавашу две затрещины. Никакого другого желания к общению с маленьким рабом он не проявил. Вообще Иммани имел обыкновение оскорбляться, когда ему давали в товарищи всякую дрянь, а так как, по мнению Иммани, это происходило каждый день, то он и ходил постоянно обиженным.

Через час Иммани и Шаваш остановились перед длинной стеной сырцового кирпича. Под стеной, в вонючей канавке, бежала вода. Прямо из склона канавки росла чахлая вишня, и несколько тыквенных плетей облепили ржавую калитку.

Вокруг царил обычный гомон: занавеси на лавках были распахнуты, – лепешечник оттискивал на сырых лепешках печать, в знак того, что имеет лицензию на ремесло, – за ним дышали жаром горлышки печей, чуть подальше, в лавке мясника, резали свинью, и женщины уже собрались вокруг, споря о лучшем куске. Перед калиткой стоял зеленый столб со славословиями государю. В такое – весеннее – время года давно уже было пора перекрасить столб из синего зимнего в красный летний цвет. За воротами виднелись изогнутая, как лист антурии, крыша домика. Чиновник и Шаваш вошли внутрь.

– Не стоит ли сначала поговорить с соседкой? – спросил Шаваш.

Иммани дал Шавашу третью затрещину и постучал в дверь.

Вдова, услышав о смерти кормильца, опрокинула таз с бельем и заголосила. Иммани принялся ее утешать. Шаваш тихо выскользнул на улицу, прошел два дома и поднялся на веранду для еды: двое красильщиков с ногтями цвета индиго сидели на циновке вокруг бревна, и толстая хозяйка жарила на прутиках карасей.

– Эй, – сказал Шаваш хозяйке, – госпожа Ния просит вас помочь уложить ей вещи.

Женщина всплеснула руками.

– Ишь, – сказал она. – Добилась своего. Я ей всегда говорила: «Убеги! А то ведь убьет его Дануш, и пропадете оба!» А та: «Никуда я не убегу, получу развод и приданое!» Стало быть, добилась своего: а уж как она его ненавидела!

– Да, – сказал один сапожник, – скверное это дело. Три жены – это на три больше, чем нужно.

– А я думаю так, – сказала хозяйка. – Хочешь одну жену – бери. Хочешь вторую – бери. А приказчиков из жен делать нечего, потому что богатство, собираемое ради богатства, а не добрых дел, непременно приносит несчастье.

– А что, – сказал Шаваш, – госпожа разве не единственная жена?

– Нет, – буркнула трактирщица. – У него три лавки: одна в столице, другая в Осуе, третья в Хабарте. Он то тут, то там. А кому смотреть за лавкой в его отсутствие? Он пожадничал завести себе приказчика, купил трех жен.

В этот миг в харчевню взбежал человек лет сорока, косматый как баран и смуглолицый, в синей куртке с красным кожаным воротам, какую положено носить красильщикам. Черные волосы его были скручены в пучок, и в пучке красовалась заколка в виде медной рыбы.

– Эй, Дануш! С тебя, – сказал один из сапожников, – угощение!

А хозяйка добавила:

– И чем это ты уговорил Ахсая? Кулаками?

– Чего это? – удивился косматый. – Я его не видел.

Все стали смотреть на Шаваша.

– Сударыня, – смущенно пролепетал Шаваш, – вы не так поняли. Господина Ахсая позавчера ночью зарезали у Синего Моста. Мой хозяин, государев наставник Андарз, сочувствуя горю вдовы, покупает для нее новый домик, а до совершения погребальных церемоний предлагает ей приютиться в его ничтожном жилище.

Все стали глядеть на косматого.

– Чо-чо, – сказал косматый, – не видел я Ахсая, слышали?

Когда Шаваш вернулся в казенный домик, вдова все еще безутешно плакала.

Секретарь Иммани поклонился и сказал:

– Ваше горе, вижу я, слишком велико, чтобы покинуть этот домик немедленно. Вот вам деньги на переезд и на сборы. Сумеете ли вы сами нанять носильщиков?

Вдова, всхлипывая, согласилась, и Иммани, морщась, вышел на улицу.

– Господин, вот сюда! – кланяясь, запищал Шаваш. Иммани дал мальчишке затрещину и сказал:

– Я и сам знаю дорогу обратно. Образцовый чиновник никогда не забудет того, что было показано ему один раз.

И зашагал впереди.

Шаваш незаметно отстал от него за углом и, как белка, сиганул через беленую стену сада. Прошло меньше времени, чем надобно, чтобы сварить горшок каши, – Шаваш подобрался к окну, раздвинул нити в навощенной ткани и стал смотреть.

Вдова, плача, собирала вещи.

Потом в глубине дома хлопнула дверь, и мужской голос произнес:

– Куда собралась, сука!

Женщина обернулась и подскочила.

– Ах ты дрянь, – сказала она, – ты его и убил!

– Как же я его убил, – возразил косматый, – когда его убийцу уже арестовали? Или ты думаешь, что государевы чиновники арестовывают невинных?