Дело о «карикатурах на пророка Мухаммеда» - [2]

Этот судебный процесс наглядно показал, что, не видя различия между словом и делом, общество не может отличить преступника от его жертвы. Именно поэтому Самодурова и его коллег превратили из жертв в преступников, в то время как преступники перешли в категорию жертв. В либерально-демократическом обществе должно существовать четкое различие между словом и делом — в противоположность странам с авторитарными режимами, где органы власти подвергают людей уголовному преследованию не только за дела, но и за слова. В этом и заключается основная мысль «Дела о „карикатурах на пророка Мухаммеда“».

Посвящается Гуку, Туллесену и Тулику

«Глупцы, — сказал я, — вы ведь не знаете,

Что молчание растет, как раковая опухоль».

Саймон и Гарфанкел

Оглядываясь назад

Сомнение — состояние неприятное, но уверенность — просто смехотворное.

Вольтер

2009 год, воскресное утро. Я принимаю душ в своем номере в одном из отелей Лиона и слушаю, как дождь стучит в окно, за которым в конце узенькой улицы виднеется городская река. Через час в лионской мэрии французская газета «Либерасьон» собирается провести конференцию по существующим в Европе угрозам свободе слова. Я участвую в этой конференции. Последние годы меня часто видят на подобных мероприятиях. Вчера я был в Париже, а в начале недели — на конференции в Берлине, где оказался в центре жаркого спора по поводу присутствия ислама и его последователей в европейских средствах массовой информации. Едва я начал выступление, как одна из слушательниц встала и направилась ко мне, зло вопрошая, с какой стати я учу демократии ее и других мусульман, находящихся в зале. Раздраженно ткнув пальцем в сторону организаторов мероприятия, она спросила, как только им пришло в голову пригласить меня, и, не дожидаясь ответа, покинула помещение.

В Америке меня встречали акциями протеста студенты высших учебных заведений, недовольные тем, что мне было предоставлено слово. В Иерусалиме перед входом в университет, где я должен был выступить с докладом, прошла демонстрация, организаторы которой требовали исключить меня из списка докладчиков. После того как весной 2009 года я высказал свое мнение на конференции ЮНЕСКО в Дохе, где обсуждались границы дозволенного в отношении реализации права на свободу слова, негодующие жители Катара завалили письмами электронную почту местных органов власти. Министерство внутренних дел организовало «горячую линию» для звонков граждан, возмущенных тем, что эмир пустил меня в страну. Местная пресса называла меня не иначе как датским дьяволом.

Весной 2006 года студенческое общество «Оксфорд Юнион» пригласило меня принять участие в дискуссии о противоречии между правом человека на свободу слова и необходимостью уважать религиозные чувства других людей. С момента своего основания в 1823 году общество «Оксфорд Юнион» было известно как форум, на котором могли обсуждаться любые актуальные и вызывавшие серьезные разногласия темы, такие как война, или проблемы расизма и нетерпимости к другим религиям, или ближневосточный конфликт, или другие взрывоопасные вопросы. Премьер-министр от партии консерваторов Гарольд Макмиллан даже назвал богатый традициями «Оксфорд Юнион» последним бастионом свободы слова в западном мире. Должен сказать, что противоположность точек зрения воспринимается там как нечто само собой разумеющееся. Тем не менее, по сообщениям местной прессы, мой визит стал крупнейшей спецоперацией за несколько лет с тех пор, как Оксфордский университет посетил «король поп-музыки» Майкл Джексон. В аэропорту меня встретил начальник службы безопасности и тайно препроводил в отель, где я зарегистрировался под чужим именем. Еще до начала дискуссии окрестности Оксфорда оцепила полиция, а всем участникам данного мероприятия, чтобы попасть в зал, пришлось пройти через металлодетектор.

Когда несколько лет назад в Москве должен был состояться конгресс Всемирной газетной ассоциации, российские власти пытались вежливо, но настойчиво рекомендовать мне держаться от нее подальше. Исламские лидеры в России были против моего присутствия, но Кремль не мог сказать мне об этом прямо, опасаясь международного скандала, который мог быть вызван запретом на въезд в страну для одного из участников конференции по свободе печати. Только позже я понял смысл сигналов, исходящих от российских властей, а тогда, ничего не подозревая, отправился в Москву. С тех пор я не могу получить визу, несмотря на то что благодаря моей жене, родившейся в России, приобрел в российской столице много близких родственников и хороших друзей и в общей сложности прожил там двенадцать лет. Такого со мной не бывало даже при коммунизме, хоть меня и называли антикоммунистом за общение с диссидентами.

Подобных эпизодов у меня наберется немало, но вряд ли стоит приводить здесь их все. Принимая тем осенним утром душ, я обдумывал аргументы для предстоящей дискуссии, а заодно и сложившуюся ситуацию. Я прослыл опасной персоной — многие ненавидят меня, а кто-то даже мечтает убить! Я тщетно пытался объяснить себе очевидный парадокс: ведь я не ищу любой возможности раздуть конфликт только из желания поспорить и совсем не радуюсь, задев кого-то словом или поступком, но при этом меня называют возмутителем спокойствия и безответственным провокатором. Как это могло случиться?