Дело о «карикатурах на пророка Мухаммеда» - [155]

"Сколько-нибудь последовательная попытка ввести конвенциональные и правовые ограничения на использование в научных исследованиях, журналистике, кино, театре, литературе и художественном творчестве значимых для верующих людей и других групп общества образов и символов в иной интерпретации и иных контекстах и значениях, чем те, с которыми эти образы и символы возникли и имеют существенное значение для своих приверженцев, означала бы не больше и не меньше как запрет на полноценную деятельность всех институтов культуры и общественных институтов: музеев, художественных выставок, издательств, газет, университетов, политических партий и т. д.

В самом деле, если представить, что такое конвенциональное и правовое ограничение желательно и возможно, разрешено Ли будет российским музеям создавать экспозиции, посвященные ГУЛАГу и показу преступлений советского режима? Разрешено ли будет российским издательствам выпускать научные книги, посвященные доказательству гипотезы, что "Слово о полку Игореве" написано не в XII веке, а является гениальной подделкой, созданной в XVIII веке? Разрешено ли будет в Москве или Казани издавать книги и проводить конференции, посвященные разбору и критике норм шариата с точки зрения современного западного права? Можно ли будет в России создавать и показывать на выставках художественные работы, с критической точки зрения затрагивающие деятельность православной церкви и православного духовенства? Можно ли будет в России изучать в школах "Демон" Лермонтова и "Фауст" Гёте? Может ли тогда появиться в России фильм, подобный "Андрею Рублеву"? Ведь подобные музейные экспозиции, книги, конференции, выставки, фильмы могут быть признаны оскорбляющими добросовестные убеждения и задевающими искренние и глубокие чувства миллионов людей — приверженцев советской власти, российских патриотов, мусульман, священников, православных христиан и т. д. <…>

В логике же конвенциональных и правовых запретов, навязываемых российскому обществу определенными политическими и клерикальными кругами, ответ на поставленный выше вопрос будет, наверное, таким: "Не допускается публичное использование и распространение значимых для любых российских граждан (или групп граждан определенной численности) царских, советских, российских государственных, религиозных, исторических и культурных символов, художественных образов, документов, исторических сведений, фактов, мнений таким образом и таким способом, которые граждане (или группы граждан определенной численности) считают оскорбительными для себя, даже если лица, повинные в использовании вышеперечисленного, заявляют о том, что не имеют намерений кого-либо оскорбить"".

Самодуров описал общество, где последовательно практикуется фундаментализм в сфере защиты социальных групп от оскорблений, где нельзя высказывать никакое мнение, потому что любое высказывание можно охарактеризовать как оскорбительное для кого-либо, где молчание, как в известной песне Саймона и Гарфанкела, растет, как раковая опухоль. Его список напомнил мне соответствующий обзор, который датский профессор Фредерик Стьернфельт поместил в газете "Уикен-дависен" в 2006 году, чтобы создать представление о новом кодексе поведения, который возник после "карикатурного кризиса". "Можно ли рисовать карикатуры на Иисуса? Можно ли продолжать распространять мультфильм "Аладдин"? Может ли организация "Хьюман Райтс Уотч" продолжить публикацию своих обзоров о нарушениях прав человека в мусульманских странах?" — вопрошал Стьернфельт, подчеркивая, что делает это без тени иронии.

Для Самодурова было очевидным наличие связи между борьбой Андрея Сахарова за открытое общество и идеалы гуманизма и требованием об особом отношении к религиям, а также запретом критиковать догмы, будь то христианские, мусульманские, коммунистические, националистические или другие. Если преследовать за высказывания, потому что они оскорбляют чувства какой-либо социальной группы, то и на любые другие высказывания можно наложить запрет.

Ожидая решения Европейского суда по правам человека по делу о выставке "Осторожно, религия!" от 2005 года, Самодуров оказался замешанным в аналогичную ситуацию. В 2006 году с ним связался искусствовед Андрей Ерофеев из Третьяковской галереи, владелец внушительного собрания произведений современного русского искусства последнего полувека. Ерофееву удалось собрать около трех тысяч работ. Многие из них выставлялись в России и за рубежом, но большую часть главных экспонатов соотечественники еще ни разу не видели.

Цензура и самоцензура не исчезли вместе с коммунизмом. Когда после распада СССР религия вновь заняла свое место, сотрудники музеев стали гораздо осторожнее относиться к подбору произведений, интерпретировавших или использовавших религиозные символы вне церковных предписаний. Отношения между современным искусством и публикой, по словам Андрея Ерофеева, по-прежнему характеризовались недоверием, смущением и недопониманием. Многие работы виделись спорными и непригодными к показу в общественных музеях. Именно поэтому он предложил Юрию Самодурову организовать выставку "запретного искусства" в Музее Сахарова.