Дело о «карикатурах на пророка Мухаммеда» - [11]

Дело испанского мыслителя дало толчок первой крупной европейской дискуссии о веротерпимости, то есть борьбе, которую я двадцать лет назад считал уже выигранной. В 1989 году аятолла Хомейни издал фетву[4] против Салмана Рушди, в то же время храбрые народы Центральной и Восточной Европы пытались разрушить железный занавес, требуя вернуть им свободу. Для меня эта фетва была всего лишь отголоском происходивших на Востоке эпохальных событий, которые захватили мое внимание. Призыв ко всем мусульманам мира убить Рушди из-за какой-то фразы в книге не был тогда воспринят мной как поворотный пункт истории, поскольку многое свидетельствовало о другом, более оптимистичном направлении развития мира.

Сегодня я знаю, что дело Рушди оказалось первым принципиальным столкновением права на свободу слова и вероисповедания с требованием защищать религиозные чувства — наиболее важным конфликтом для разворачивающейся в XXI веке борьбы с тиранией и подавлением личности. «Карикатуры на пророка Мухаммеда» стали одним из следующих актов глобальной драмы, имевшим решающее значение для дальнейшей истории Европы. Важность данного события, как и сотен других подобных дел, включая фетву против Рушди и осуждение Сервета, заключается в том, что все они становятся поворотными пунктами истории развития европейской цивилизации от не терпящих инакомыслия религиозных диктатур к светским демократическим обществам, основанным на идеях свободы и толерантности.

Аналогичные конфликты происходят в других частях света, но далеко не везде свобода и толерантность зародились таким же образом, как на Западе. В последней главе я постараюсь это показать на примере ряда историй, происходивших в Афганистане, Пакистане, Египте, России и Индии, где отдельные личности и социальные группы ежедневно испытывают серьезные ограничения в праве на свободу слова. Подобные ограничения, призванные, по мнению лояльных сил Запада, обеспечить мир и порядок в демократическом обществе, в других регионах мира приводят лишь к подавлению и тюрьме для инакомыслящих. Например, авторитарные режимы в мусульманских странах с помощью законов о защите ислама оправдывают насилие в отношении тех, кто не исповедует религию большинства или не придерживается принятых в данном обществе взглядов на мироустройство. Точно так же поступают индуисты в Индии и православные в России во имя своей веры.

Благодаря глобализации уже никто не довольствуется обсуждением ограничений свободы слова на национальном или региональном уровне. Как правило, заинтересованные лица стремятся выйти на международный уровень. Те представители Запада, которые для соблюдения интересов меньшинства, сохранения мультикультурности и пресечения различных проявлений дискриминации требуют усилить юридическую защиту Бога, различных вероисповеданий, религиозных символов, доктрин и ритуалов, должны понимать, что в других частях света подобные инициативы приводят к преследованиям, дискриминации и нарушению права на свободу слова и вероисповедания.

Именно поэтому для меня очень важно защищать само право на публикацию «карикатур на пророка Мухаммеда», отказ от которого независимо от намерения им воспользоваться фактически означает одобрение тех действий по ограничению свободы слова, которые авторитарные режимы совершают под предлогом защиты религии и чувств верующих от оскорблений. Я определенно не сторонник таких действий.

Массовые убийства и сатира

Я проснулся этим утром, ощутив пустоту неба.

Брюс Спрингстин

Октябрьский день 2007 года, Мадрид. Мы с Марией Гомес[5]сидим в ресторане гостиницы «Гран Отель Канариас», напротив музея Прадо и отеля «Ритц». В окне видна оживленная улица Пасео дель Прадо. Мария в джинсах, свободной белой блузке и больших темных очках, защищающих от яркого осеннего солнца. Она плотного сложения, с длинными светлыми волосами, а когда в ресторане она сняла очки, я увидел ее блестящие карие глаза. Я заказываю кофе с холодным молоком, Мария закуривает сигарету. Она взволнована, от воспоминаний о том, что случилось три с половиной года назад, у нее наворачиваются слезы. В течение нашего разговора ее голос звучал то печально, то зло, а злая ирония сменялась усталостью. Только что смеялась — и вдруг умолкла, уйдя в себя.

Со дня смерти мужа Мария не может работать. Два года назад она поехала с дочерью на остров Менорка отдыхать, а ее бывший муж и двое старших детей остались в Мадриде. Однако поездка не задалась. Видя на пляже детей, у которых есть и мать, и отец, Мария впала в депрессию и стала искать уединения.

Любимая мать Марии больна раком, дни ее сочтены. Живет Мария на скромную пенсию, которую государство выплачивает ей как супруге пострадавшего от теракта в Мадриде.

Все это и многое другое я услышал от нее тем теплым осенним днем, когда она буквально вернула меня в день 11 марта 2004 года, который никогда не забудет, как и сорок шесть миллионов ее соотечественников.

Наступил четверг. Мария Гомес, как всегда, поднялась рано. Она приготовила детям завтрак, отвела двух старших, пяти и восьми лет, в детский сад и школу, оставив четырехмесячную дочь дома. Скромный коттедж в северном пригороде Мадрида затих. Ни телевизора, ни радио, ни компьютерных игр. В это время Марию не интересовало, что происходит в мире. Она любила покой, наполняющий дом в невинные утренние часы.