Дело о гибели Российской империи - [27]

С самого начала войны что-то вроде патриотического энтузиазма овладело сословием. Оно само себя обложило весьма значительными сборами и организовало прекрасный лазарет больше чем для сотни раненых и больных солдат. Лазаретом заведовала особая выборная комиссия, и сословные дамы вносили своим трудом и заботами много гармонии и порядка в это доброе, прекрасно поставленное дело.

Раненых отлично лечили, кормили и вообще баловали всем, чем могли, устраивая на Рождество елку, а в праздники летучие концерты и чтения.

Кроме этой повинности, был еще особый сословный сбор для поддержки семей тех призванных на военную службу адвокатов, которые в том нуждались.

Наконец, стараниями покойного B. О. Люстиха было налажено и нечто более сложное и ответственное. При некоторой субсидии от Союза городов на сословные средства был организован летучий санитарный отряд «имени Петроградской адвокатуры», отправленный на фронт. Провожая его после торжественного молебствия с Варшавского вокзала, я в качестве председателя Совета, напутствуя его, обратился к П. Н. Переверзеву, который был поставлен во главе его, в качестве заведующего, с речью, в которой подчеркнул, что он призван функционировать в качестве «сердца сословия», которое должно биться в унисон с сердцами тех братьев наших, которые, не щадя жизни, бьются в тесных окопах во имя спасения родины и всего цивилизованного мира от грубого натиска железного бесправия, желающего стереть с лица земли силой то, что нам должно быть всего дороже, – право.

Выбор Переверзева оказался весьма подходящим. Он очень удачно, с большой инициативой справился со своей задачей, и отряд наш пользовался популярностью на фронте, в чем я лично убедился, когда в декабре 1916 г. пробыл в нем рождественские каникулы.

Вопросы, возникавшие по организации и содержанию как лазарета, так и отряда, часто бывали предметом общих собраний, в которых могли принимать участие и помощники присяжных поверенных как участники сбора на их содержание.

* * *

Керенский, поглощенный революционированием Государственной думы и партийными делами, вообще появлялся редко на сословных общих собраниях. Тем более таинственно-эффектным было его появление на чрезвычайном общем собрании, на котором состоялось наше с ним единоборство.

Текущие занятия общего собрания были в полном разгаре, когда я, восседая за возвышенным столом нашего президиума, рядом с всегдашним почетным председателем наших собраний, престарелым Д. В. Стасовым, который мирно задремывал от времени до времени, но аккуратно высиживал до конца, заметил появление в собрании, то в одиночку, то небольшими пачками в два-три человека, «яро-левых», обычно мало интересовавшихся чисто сословными делами. Набралось их человек 20–30, и все они устремились в левый угол судебного зала, в котором происходило наше собрание, размещаясь на пустовавших до тех пор скамьях подсудимых и защитников.

Наконец, появился в дверях и сам Керенский.

В то время появление его еще не знаменовалось ни рукоплесканиями, ни овациями. Не нарушая порядка, он, незамеченный, пробрался к группе своих единомышленников.

Я заметил его и сообразил, что приход его – предвестник момента, когда мирное общее собрание превратится в бурный политический митинг.

Признаки этого тотчас же и обнаружились.

В числе участников общего собрания был налицо и «знаменитый» по-своему Анатолий Кремлев. До сих пор он смирно сидел между «беспартийными». С приходом Керенского он заволновался, извлек из кармана какую-то бумажонку, стал показывать ее сперва соседям, а затем, держа ее в руках, вскочил и стал просить «слова к порядку дня».

Анатолий Кремлев был в сословии на положении белого волка, которого всегда и всюду «замечают». Этим и ограничивалась его популярность.

Быть «замеченным» было его исчерпывающим призванием, а по какому поводу замеченным, для него, а тем более для других, было безразлично.

Он состоял членом всевозможных союзов, обществ и кружков, начиная с дамских благотворительных, потребительских, театральных, художественных и заканчивая учеными и профессиональными, всевозможных специальностей.

Он не уставал посещать их заседания и в утренних газетах всегда был отмечен: «был в Кремле». Далее ничего не следовало, но факт присутствия был неизбежно констатирован.

В бурный период 1905–1906 годов, как и сейчас, он бывал особенно настойчиво вездесущ.

Союзы, союзы союзов, организации, всевозможные адресы и резолюции, подчас даже противоположных направлений, не могли его миновать. Будучи «адвокатом без дел», времени у него хватало решительно на все.

В адвокатуре с ним менее всего считались, но так как без Анатолия Кремлева не обходилось ни одно общее собрание, то и здесь его присутствие получило санкцию общественного служения.

Теперь, когда он поднялся с места и попросил слова, которое ему и было предоставлено, вся группа «левых» с Керенским во главе внимательно насторожилась.

Так как он подобной чести нечасто удостаивался, то нетрудно было сообразить, что за этот раз Анатолий Кремлев призван сослужить именно этой группе важную службу и для сего облечен ее доверием. Ради «партийного удобства» его в качестве «беспартийного» выпустили вперед, чтобы оттенить, что вопрос, которой сейчас будет поднят, назрел и неотложен.