Дело о чеченском любовнике - [2]

Серые глаза пляжного знакомца смотрели на меня с неподдельной тоской и робкой надеждой. Мое двадцатилетие праздновалось слишком давно, и наивно было бы предполагать, что с тех пор я не научилась делить на десять мужское восхищение, отрезвлять робкие надежды и определять поддельность «неподдельной тоски». Я пыталась преподать эту науку своей беспутной Машке, но ей, видимо, больше нравилось заблуждаться. Иногда, вспоминая о своих заблуждениях, я думаю, что моя дочь не так уж и не права.

Так или иначе, но в день знакомства с Асланом я повела себя ничуть не умнее своей девятнадцатилетней дочери. Вечером мы уже целовались, тесно прижавшись друг к другу, под сенью мандариновых деревьев. Ближе к ночи я оттолкнула от себя его руки, одернула подол сарафана и упорхнула ночевать в свой отель. Уж не знаю, как это выглядело со стороны, но я очень старалась порхать, несмотря на некоторый избыток веса и стертую новыми босоножками пятку.

Уже на следующий день целомудрие и благопристойность были утоплены в теплых волнах Средиземного моря, коварно подтолкнувших меня на его атлетическую грудь. Сомнения и страхи вытеснили веселые пузырьки «Дон Периньона», заказанного Асланом в ночном ресторане Кемера, а осознать сказочное блаженство происходящего помогли тонкие самокрутки с анашой, после недолгого перешептывания с официантом доставленные им к нашему столику в пачке «Кэмела». Ночь мы провели в номере его пятизвездочного отеля «Жемчужина Востока»…

* * *

Свет настольной лампы над моим рабочим столом рассеял воспоминания о сумерках турецкой ночи. Я поправила на носу очки, клейменные славным именем Джорджо Армани, и снова принялась разглядывать фотографию. Чем дольше длился этот процесс, тем меньше оставалось сомнений, и все заметнее становилась противная дрожь"во всем теле.

Кому как не мне не знать, что шеф нашего агентства Андрей Обнорский всеведущ и вездесущ. Его начальственная голова функционирует в недоступном простым смертным режиме, перерабатывая и анализируя необъятное количество самой разной информации — от подробностей интимной жизни его многочисленных жен и пассий до кадровых перестановок в правительстве. Оперативность, достоверность и эксклюзивность получаемых Обнорским сведений свидетельствуют о его непростом прошлом, солидном настоящем и многообещающем будущем. Осведомленность шефа о самых потаенных сторонах жизни окружающих по достоинству оценена коллективом агентства — за глаза его называют «Великим и Ужасным».

При мысли о том, что Андрей Викторович может быть в курсе курортного романа своей сотрудницы с чеченским бандитом, щеки мои восстановили утраченную с годами способность и окрасились стыдливым девичьим румянцем.

Пятиминутное погружение в воспоминания о наших с Асланом беседах «по душам» повергло меня в еще большее уныние. Я о любовнике не узнала почти ничего, ему же выболтала о себе слишком много. И местом работы похвасталась и должностью — ну, как же, начальник архивно-аналитического отдела агентства журналистских расследований! Ублажая интеллектуальной беседой, вплела в свои россказни полковников РУБОПа и зампрокурора, пару вице-губернаторов и беспринципных, но дружественных агентству депутатов Законодательного собрания. Короче, устроила возлюбленному Аслану тысячу и одну ночь, за что теперь рискую не сносить головы.

Мою болтовню Обнорский с полным правом может квалифицировать как должностное преступление и указать мне на дверь. При приеме на работу и в дальнейшем он постоянно напоминает своим подчиненным о необходимости «держать язык за зубами» и без особой надобности не трепать первым встречным и поперечным о характере нашей деятельности. И надо же, чтобы прокололась именно я…

На столе зазвонил телефон, запараллеленный с репортерским отделом. Я рассеянно поднесла трубку к уху и услышата предназначенное явно не мне приветствие:

— Мышка-мышка, моя мышка! — елей и патока сочились сквозь мембрану.

Вот черт, опять этот Соболин воркует со своей следачкой. Если Нюська в ближайшее время не сменит турецкую кофточку на что-нибудь поприличнее — плохи ее дела.

Я вновь обратилась к воспоминаниям о беседах «по душам», которые вела с Асланом.

— Чечены, Марина, они там, где деньги. Ты уж извини, но в твоем городе этих денег очень мало. Вот в Москве — другое дело, — он лежат рядом со мной на раскаленном пляже и просеивал сквозь смуглые пальцы желтые песчинки. — Или в той же Чечне. У нас по дорогам ездят одни «шестисотые», особняки стоимостью в сотни тысяч долларов как грибы растут, — он вдруг рассмеялся.

Я удивленно посмотрела на него поверх солнечных очков. Неожиданный приступ веселья Аслан объяснил пришедшим на память воспоминанием.

— Родных последний раз приезжал навестить в Грозный, смотрю — в соседнем дворе танк стоит, а на стволе объявление болтается: «Меняю на BA3-2I09 или на три тысячи долларов». Истинная правда, Аллахом клянусь, — заверил он, прочитав в моих глазах смешливое недоверие.

— Что же ты покинул свою сказочно богатую Родину или не осел в Москве? — ехидным прокурорским тоном поинтересовалась я.

Аслан оказался пацифистом.

— Я не хочу воевать и не буду, — заявил он и отполз в кружевную тень соломенного зонта. — А семью содержать надо. И не одну. Каждый чеченский бизнесмен, который живет вне родины, содержит две-три семьи.