Дело о бюловском звере - [88]

Спустя три дня пути Иноземцев не выдержал и опять стал подбираться к исправнику с вопросами: что за сюрприз был да чего ожидали-то среди поля? Но тот сразу принимался нервно дрожать, белеть и кричать, мол, отвечать ему на глупые вопросы будет начальник Департамента полиции или даже сам государь.

Вот так и доехали до чугунки, до нижегородского вокзала, так и до Москвы, а следом и до Петербурга добрались. Росла в душе Ивана Несторовича тревога. А когда на перроне в столице встретил их нахмуренный и насупленный Заманский с толпой чиновников в синих мундирах, понял Иноземцев, что пощады ждать нечего — влип по самые уши.

С Николаевского вокзала тотчас же на Гороховую, в охранку повезли. Теперь Иноземцев не через парадное крыльцо попал внутрь, а через узенькую, незаметную с улицы дверцу, и сразу в тюремную камеру временного содержания. Закрыли в комнате с серыми стенами и продержали несколько часов. После выпустили, провели уже знакомыми анфиладами и лестницами в кабинет Заманского, велели изложить в деталях все произошедшее с ним — Иваном Несторовичем Иноземцевым — с момента отбытия из Бюловки до сегодняшнего дня. При допросе присутствовал и Делин. Он стоял за плечом Заманского, заложив руки за спину, насупив брови. Был и чиновник, что бесцеремонно выпроводил когда-то Иноземцева, явившегося просить за Лаврентия Михайловича, — оказался он помощником начальника отделения по охранению безопасности, к нему обращались, величая Георгием Аркадьевичем.

Иноземцев говорил, опустивши голову. Ему было невообразимо неловко рассказывать о подверженности приступам самого настоящего сумасшествия. Слово за слово, он все больше начинал осознавать, что стал жертвой собственных фантазий. Необъяснимые доселе моменты вдруг обросли причинами и пояснениями.

Например, как оказался ключ от клетки с гиеной у него в комнате? Иноземцев ведь все хотел сходить в зоосад, но откладывал. Видимо, в одно из своих бессознательных ночных состояний и совершил визит к клетке с животным, выкрал ключ, поводок, а потом вернулся домой и, сложив похищенное на столе, лег спать. Наутро, конечно же, ни о чем не помнил. А гиена действительно оказалась именно что из зоосада — за несколько дней она занемогла, ее сочли мертвой и тело вынесли на неохраняемый участок, отведенный под кладбище животных, земле не предали, может, по причине того, что шкурку хотели снять, или еще по какому-то собственному почину, та и сбежала. Что уж говорить о видениях, в которых пестрели образы зловещего бюловского чудовища, бедной утопленницы, летающие белые «нечто», голоса — все это лишь плод фантазий сумасшедшего, разум которого, известно, способен искажать зримую действительность в угоду собственным иллюзиям, все больше и больше в них увязая, как в трясине.

Иван Несторович рассказывал, то и дело прерывая нить повествования, дабы дать собственные ремарки произошедшему, сдабривая их медицинскими терминами, прибегая к помощи то одного известного труда по психиатрии, то другого. Сам себе ставил диагноз, тотчас его подтверждая.

Чиновники слушали, ни разу его не прервав, и особенно были внимательны, когда Иноземцев объяснял свое поведение с точки зрения постигшей его dementia paranoids[4].

На следующий день отвели к Секеринскому.

Ознакомившись с делом, Петр Васильевич попросил Иноземцева повторить свою историю в присутствии Ивана Яковлевича Дункана — старшего врача полиции. Тот уместился в уголке, заложив ногу на ногу, и теребил меж пальцами оправу пенсне. Иван Несторович сидел у письменного стола начальника охранки, гипнотизируя пол и иногда поглядывая на сухонького господина Дункана в пенсне, рассказывал, как было прошено.

Петр Васильевич да и полицейский доктор не смогли скрыть своего удивления и долго потом беседовали шепотом с Заманским и Делиным — решали, обсуждали, спорили.

Еще сутки провел Иван Несторович в серой комнатушке без окон. Наутро объявили: начальник полиции передал дело в психиатрическую больницу имени Святого Николая Чудотворца для «освидетельствования либо подвергшегося возможному сумасшествию Иноземцева И. Н., либо притворяющегося оным», ибо умственная способность того должна быть испытуема на предмет уголовной вменяемости. Ходатайство в больницу имело пометку «секретно». Иван Несторович вздохнул — неужто в психиатрическую больницу засадят? Вполне ожидаемо, этим и должно все закончиться. Возможно, он повстречает там и Лаврентия Михайловича…

Сначала Иноземцева определили в отделение приемного покоя для разбора и первоначального призрения душевнобольных. В третий раз пришлось ему поведать сказ печальных своих злоключений — главному врачу приват-доценту Чечотту Оттону Антоновичу.

Тут Иван Несторович вовсе перестал себя щадить, честно сознался: ну не понимает он, является ли вменяемым, а некоторые события — произошедшими в действительности. Послушав подозреваемого, послушав полицейских чиновников, Оттон Антонович развел руками.

— Я слышал об Иноземцеве много лестного! — доносился разговор докторов из коридора; Чечотт встал на сторону Иноземцева. — Он производит впечатление человека вполне вменяемого. Я посещал его лекции на собраниях Общества русских врачей, был свидетелем некоторых операций, что тот проводил вместе с Трояновым.