Дело о бриллиантовой запонке - [4]

Да, господин Мамкин, не ожидал я от вас такого, подумал я. И хотел расспросить Василия поподробней, но туг пришел Глебушка Спозаранник. Сунулся в кабинет, увидел, что я не один, и хотел уйти. Но я не дал, окликнул:

— Зайди, Глеб Егорыч, послушай. Тебя тоже касается.

И пришлось Василию снова рассказать историю кошмарного заказа на избиение журналиста.

— Вам же это сделать, говорит, без проблем, а? Представляешь, какой козел? Вы его, говорит, поучите. Так, чтобы жив остался, но в больнице повалялся. А все ваши вопросы я, ребята, решу. Вот так, синьоры.

Глебушка выразительно матюгнулся и сказал:

— Ну, действительно козел. Это он после первой статьи так взвыл. А уж после второй…

— Не будет, — перебил я Глеба.

— Что не будет? — удивился он.

— Второй статьи не будет. Снимаем материал.

— Ты что, Андрей?

— Я сказал: снимаем.

— Да почему, Андрей?

— Потому что я так сказал.

Несколько секунд Спозаранник смотрел на меня непонимающим взглядом, а потом резко повернулся и вышел из кабинета. Дверью грохнул от души.

* * *

На девятой линии Васильевского острова, где разместилось Северо-Западное таможенное управление, я еле нашел место для своей «Нивы».

Я зашел под арку старинного и весьма неказистого снаружи здания под зеленым с крестом флагом… и обомлел. К входу в таможенное управление вела шикарная мраморная лестница. Явно современного вида. И лежал сбоку загадочный мраморный грифон. Ни фига себе! Бедно живет таможня… А за державу, конечно, обидно. Бедно, бедно живет таможня.

В огромной приемной меня встретила смазливая деваха. Наверное, внучка знаменитого таможенника Верещагина… ну-ну.

— Вы Обнорский? — спросила она очень приятным голосом. — Виктор Васильевич вас ждет.

И столько тепла было в ее голосе, столько радости, что я подумал: как только вы тут без меня жили-то?

А самого Виктора Васильевича Фонарского я раньше не видел. Третий таможенный чин Северо-Запада оказался маленьким, невзрачным, лысым мужиком. Чем-то он неуловимо напоминал опарыша. Но — умен. Это бесспорно. Хитер, проницателен. Это тебе не Мамкин.

А потом был обязательный кофе. И хороший, обстоятельный рассказ о таможне. Говорил Виктор Васильевич хорошо, толково, по существу. Я слушал, кивал и пытался понять: что же ему от меня нужно?

— А главная проблема, Андрей Викторович, это, разумеется кадры. Вы меня понимаете?

— Конечно, — киваю я, — кадры.

— Кадры… Мы, конечно, организация серьезная. С улицы к нам на работу не попадешь. Все люди проходят очень строгую проверку. Но, тем не менее, бывают и у нас проходимцы. Да, такова реальность.

Фонарский сокрушенно покачал головой. Если бы в ящике моего письменного стола не лежала синяя пластиковая папочка с несколькими бледными ксерокопированными листочками, я бы поверил в искренность Виктора Васильевича. Интересно, сколько вы наварили на той операции? И сколько хотите наварить на следующей?

— …такова реальность. Но мы своих негодяев вычисляем сами.

— Да, любопытно. Может быть, дадите какие-нибудь материалы?

— Конечно, Андрей Викторович, о чем разговор? Мы не боимся выносить сор из избы. Вот, пожалуйста. Свежий пример. На прошлой неделе выявили супостата. Сейчас готовим материалы для передачи в органы.

Фонарский нажат кнопку на селекторе и сказал секретарше:

— Надя, передай Павлу Степановичу, чтоб зашел ко мне с материалами на Горбунова. Срочно.

— Павел Степанович Семенов — мой помощник, — добавил Фонарский для меня. «Семенов страшный человек, — сказан вчера Алексей. — Убийца».

Через минуту в кабинет вошел крепкий, подтянутый мужчина лет сорока. Отличный костюм, безукоризненно начищенные ботинки, гатстук в тон сорочке. И — перебитый нос. И фигура, и нос, и манера двигаться безошибочно выдают бывшего боксера. Он быстро, уверенно прошел по сияющему паркету и положил на стол Фонарского темно-коричневую папку.

— Это не мне, Степаныч, — сказал третий человек в таможне. — Это нашему гостю. Познакомьтесь, кстати. Это — мой помощник Павел Степанович Семенов. А это известный журналист и писатель Андрей Викторович Обнорский. Он же — Серегин. Звезда, можно сказать…

Мы пожали друг другу руки. Рукопожатие Семенова было сильным, крепким. Он улыбнулся, сказал что-то типа: приятно… весьма приятно, — и передал мне папку. Маленькие бесцветные камушки на его запонке метнули искрящиеся лучи. Мать честная! Неужели бриллианты?., очень… очень приятно… Страшный человек, сказал вчера Алексей. Убийца.

Я раскрыл папку. С первой страницы на меня смотрел Алексей. Но на фотографии он был значительно моложе. …Два-три месяца, Андрей, я, скорее всего, не проживу…

— Вы так смотрите пристально, — негромко сказал Семенов. — Вы знакомы?

— Что? А… нет. В первый раз вижу этого Горбунова.

— А мне показалось: вы знакомы.

— Пока нет, — ответил я. — Но, думаю, придется познакомиться.

— А вот это на данный момент затруднительно.

— Почему?

— Да этот гусь скрывается. Глупо, конечно, деваться-то ему некуда. Но… такова реальность.

— Что же он натворил?

— А вы познакомьтесь с документами. Павел Степанович, если что-то непонятно, пояснит…

Папочку я изучил за двадцать минут. Поработали они неплохо… Если этим бумагам дать ход, то Алексей Горбунов гарантированно и надолго попадает за решетку. Неплохо они поработали. Только вот ходу этим бумагам они пока не дали. Понятно… у них одна папка, у Алексея другая. Невыгодно им его сажать. Выгодно поторговаться, совершить обмен. Бартер, так сказать.