Дело генерала Раевского - [2]

А его отдалённого потомка я встретил в глубине полуголодной Сибири времён Великой Отечественной войны, на берегу Иртыша в небольшом городке Тара. Городок забит был ссыльным людом, чудом избежавшим более суровых расправ за деяния, которых ни они сами, ни даже их близкие родственники, как правило, не совершали и не могли о них даже подозревать.

2

Мы оба были просто мальчики, вернее, мальчики-невольники. Мне было немногим больше десяти лет. Приблизительно столько же было и моему товарищу, хотя само это слово «товарищ» уже тогда вызывало во мне чувство тревоги. Впрочем, и слово «господин» было для меня каким-то посторонним и полувраждебным. А слово «гражданин» мне казалось совершенно явной насмешкой. Но тогдашние мои отношения с этим истощённым, полуискалеченным мальчиком выглядели как бы товарищескими: мы были товарищами по несчастью.

Я попал в Тару довольно сложным путём. Мой отец, выходец из саратовского крестьянства, довольно крупный партийный работник «ленинского призыва», человек прямой и совершенно открытый, подвергся аресту во второй половине тридцатых годов как троцкист. Арестовали его после того, как он, более двух лет возглавлявший партийную комиссию по борьбе с троцкизмом и всех, на его взгляд, троцкистов разгромивший и вышвырнувший из жизни, решил возглавить городскую партийную организацию. Готовился он к такой карьере серьёзно, изучил всю домарксистскую и марксистскую философию, а для более успешной борьбы с мировым капиталом освоил три европейских языка. Именно это и поставили ему в вину как явную улику, обвинив в том, что он изучал все эти непролетарские науки и языки, чтобы пробраться в руководство и взорвать партию изнутри, предварительно переродив её.

Короткая жизнь моего товарища выглядела сложней и запутанней. Он — отпрыск весьма крупного дворянского рода, дальний предок его был видным царским генералом, вину мальчика и доказывать-то было незачем, если бы не одно важное обстоятельство. Отец мальчика являлся героем Гражданской войны. По крайней мере, некоторое время после победы большевиков таковым считался.

Дело в том, что Гражданская война застала его во Франции, вернее, на Западном фронте, где он командовал русским боевым соединением в войсках союзников. Это соединение было направлено во Францию по специальному соглашению между царём и французским президентом. Воевал он успешно, заполучил у французов высокий авторитет как крупный мастер разработки наступательных операций и умелый их осуществитель на поле боя. Да и послан он был к союзникам на западный театр военных действий именно как очень серьёзный специалист по этим вопросам. Но война окончилась. Окончилась она крахом Германии, Австро-Венгрии и России. Если Германия и Австро-Венгрия были разбиты на полях сражений — Германия с Запада, а Австро-Венгрия с Востока, — то Россия разгромила себя сама и рухнула по своей собственной причине, можно сказать, по собственному желанию. Она вступила в полосу самоуничтожения, и многие трезвые головы тогда это понимали. Понимал это и отец моего товарища. Поэтому он решил остаться во Франции, окружённый скромным, по явным уважением французской военной элиты. Он думал теперь только о том, как бы выручить из агонизирующей России свою семью — жену и сына.

И вот однажды к нему, поселившемуся в небольшой квартире на окраине Парижа, явился зловеще и молча глядящий в глаза прямым волчьим взглядом субъект. Он представился как доброжелатель из возрождающейся и героически отстаивающей себя России. Голос он обнаружил хриплый, выражался точно и коротко. Субъект с серым волчьим взглядом сообщил отцу моего товарища, что семья его арестована и все её члены являются заложниками революционного пролетариата. Советская Республика вынуждена сейчас прибегнуть к этой категорической мере против своих врагов, находясь в критическом состоянии. Веками эксплуатировавшие простой народ классы и сословия должны сегодня ответить за свои преступления и полностью искупить свою вину перед народом. Он, этот субъект с волчьим взглядом, должен был бы сейчас привести в исполнение приговор, который вынесен в Москве отцу моего товарища, — убить его. Но революция гуманна по природе своей и поэтому предлагает вариант пощады. Виновному предлагается искупить свою вину перед народом и вернуться на родину. Там сейчас нужны военные специалисты, и необходимы они в борьбе не на жизнь, а на смерть. Вы должны в течение месяца появиться на Лубянке, которая вслед за этим передаст вас в распоряжение Рабоче-Крестьянской Красной Армии, а руководство её решит, как вас использовать. «Если через месяц вы не появитесь, то семья ваша будет расстреляна», — закончил этот гость. Он помолчал и добавил равнодушно: «Вы человек бывалый, могли бы сами пробраться на родину, но революция гуманна, и через три дня к вам сюда придут наши люди. Они вам окажут необходимое содействие».

Этот странный гость подтянуто козырнул, чётко, по-военному, повернулся лицом к двери и неторопливо удалился.

Полковник русской армии Раевский Николай Николаевич в Москве был назначен начальником оперативного отдела крупной армейской группировки РККА, и командир этой группировки, бывший унтер-офицер царской армии, отличавшийся тем, что мог до седла развалить пополам шашкой любого всадника, вскоре стал знаменит на всю Советскую Республику. С окончанием Гражданской войны он стал всенародным героем.