Дело чести - [29]

Эскадрилья целую неделю не летала — каждый день шел то дождь, то снег. Даже Нитралексис, снова появившийся на горизонте, никуда не вылетал. Всей компанией сидели они в ресторане и пили оузо. Хикки все еще пытался получить три самолета из Афин. Соут, выбросившийся с парашютом во время боя над Ларисой, должен был прилететь на самолете Тэпа, который они бросили в Ларисе, но не прилетал. Самолет был отремонтирован, но его решено было оставить в резерве. Горелль поправлялся. Он лежал в госпитале в Афинах и прислал Хикки письмо, в котором благодарил его за то, что тот помог ему добраться на базу, и спрашивал, что слышно. Говорят, что их отправляют обратно в Египет…

Меллас развлекал их рассказами о том, как ему жилось в ссылке, хотя они не верили ни одному его слову. Он рассказывал также об организованном им особом отряде, который производил набеги на тыл врага. Бойцы отряда, одетые как крестьяне, проникали в итальянский тыл и поджигали там бараки и склады. Иногда Меллас исчезал на несколько дней, а по возвращении говорил, что принимал участие в набеге. Но ему не верили, — он не производил впечатления положительного человека. Он отводил душу с Нитралексисом, который потешался над его рассказами, заявляя, что подобных чудес ему не приходилось встречать даже в биографии барона Мюнхгаузена. Но Нитралексис тоже исчезал по временам, и никто не знал куда.

Это была приятная передышка. Каждый день они брились и впервые за все время пребывания в Греции имели приличный вид.

Квейль ежедневно навещал госпиталь. Когда Елена не была занята, они, не обращая внимания на грязь и снег, поднимались на холм за госпиталем, проходили через деревню и шли дальше, по направлению к горному кряжу Мицекли. Они больше не спорили друг с другом. Наоборот, были всегда в хорошем настроении. Весело и непринужденно шутили друг над другом. Они воздерживались от всяких споров с того самого дня, как были расстреляны греческие солдаты. Иногда Квейль заходил в приемную госпиталя вместе с Тэпом и Хикки или еще с кем-нибудь из летчиков. Случалось, что сестры и няни пели хором, и летчиков поражала гармоническая простота и серьезность песен. Это были нестройные крестьянские напевы, довольно однообразные к тому же, но именно поэтому они легко усваивались и вскоре начинали нравиться, хотя сначала казалось, что в них нет никакой мелодии.

Все это время и Елена и Квейль очень бережно относились друг к другу. Он по-прежнему остерегался всяких неуместностей и только раз изменил своей линии поведения. Елена зашла в гостиницу, чтобы передать через Лоусона письмо в Афины. Квейль попробовал зазвать ее к себе в номер, который он занимал теперь один; к Тэпу и Брюеру ходили ведь девушки с пункта первой помощи. Квейль старался обычно быть сдержанным, но сейчас его словно огнем охватило, и он попросил ее зайти к нему. Она только покачала головой и ушла. Она видела его сдержанность и знала, что ему нравится такая же сдержанность в ней, а потому никогда не позволяла себе переходить известные границы.

Зато почти каждый день он шагал по грязным улицам, чтобы увидеть ее и научиться у нее нескольким словам по-гречески, а она расспрашивала его об Англии и рассказывала о том времени, когда ее отец был в ссылке, и он молча слушал ее. Потом она сразу прекращала рассказы и расспросы, начинала учить его греческим словам и до упаду смеялась над его ошибками в произношении. Вечером при расставании они на несколько секунд отдавались чувству, но что хорошего, в этом, если он должен был уходить от нее, полный неостывшего жара, не получившего никакого выхода. И все же это были прекрасные дни, и они чувствовали себя легко.

11

Все это кончилось с налетом на Янину. Квейль услышал вой сирены около пяти часов утра. Он и не подумал вставать, так как сирена выла каждый раз, когда где-нибудь поблизости появлялся какой бы то ни было самолет. Он опять задремал, как вдруг гостиница затряслась от взрыва бомбы, и он услышал, как Тэп в соседней комнате кричал Брюеру, чтобы тот одевался: город бомбят. Квейль поспешил надеть летний комбинезон поверх пижамы и натянул сапоги, а тем временем новые бомбы продолжали сотрясать здание. Он слышал уже гул моторов и задавал себе вопрос: где упали бомбы.

Летчики вышли на площадь. Квейль видел, как летят вниз бомбы с головного самолета, который кружил высоко в утреннем небе. Он бросился на землю, вместе с Тэпом и Ричардсоном, но бомбы разорвались где-то в городе. Он слышал взрыв и почувствовал, как вздрогнула земля, и тут-то началось. Квейль повернулся на бок, чтобы взглянуть вверх, и увидел целую эскадрилью «Савой», сопровождаемую истребителями и кружившую прямо над ними.

— Ну и порцию мы получим сейчас! — сказал Тэп.

Бомбы падали одна за другой. Целая пачка разорвалась возле гостиницы, а одна стофунтовка угодила в грязь на площади между летчиками и гостиницей. Квейлю казалось, что всю землю подбросило кверху, и обломки посыпались на них; он слышал, как вздрогнула земля в самом своем основании и навеки кончилась тишина, пока не донесся до слуха отдельный различимый звук — резкий визг осколков, разлетавшихся по воздуху и отскакивавших от каменного фасада гостиницы.