Дело чести генерала Грязнова - [9]

Судя по всему, выражение лица у Грязнова было на тот момент, мягко говоря, удивленным, и Юнисов добавил, вздохнув:

– Насколько мне известно, в «семерке» тянут лямку и твои земляки, я имею в виду москвичей, так что, думаю, вам бы…

Вячеслав Иванович едва не рассмеялся, выслушав это предложение.

– Да ты хоть понимаешь, о чем говоришь?! Взять на себя расследование, которое не может вытянуть даже следственная бригада со всеми своими возможностями? Да и вообще, как ты все это себе представляешь?

– Оттого и вытянуть не могут, что это слишком ведомственная, к тому же зашоренная узковедомственными условностями бригада, которую одновременно давят и Москва, и Хабаровск. А ты, с твоим-то опытом и возможностями…

– Какие, к черту, возможности?! – взорвался Грязнов. – Сам же говорил, что в Боровске и на зоне сложилась такая обстановка, что только и остается вывесить плакат «Посторонним вход воспрещен!». И если даже Рябов со своими операми…

Он замолчал, надеясь, что Юнисов спустится в конце концов с небес на землю и уже более трезво оценит возможности удалившегося от оперативной сутолоки генерала, однако полковник продолжал гнуть свою линию:

– Повторяю для особо упрямых. Мои убоповцы и рябовские опера в этом городке, что вошь на белом гребешке. Просматриваются со всех сторон, и на каждый их чих последуют два предупреждающих выстрела. Ты еще, видимо, не знаешь, насколько влиятелен в Хабаровске да, пожалуй, и в Москве, Рогачев, местный глава администрации. Можешь не сомневаться в том, что он способен нейтрализовать любую оперативную разработку, затеянную мной или Рябовым… А ты здесь вроде бы нейтральный человек, близкий друг Чуянова и в то же время столичный генерал, которого не устроил официальный вывод столичной комиссии. Ты решил сам покопаться в причинах столь откровенной ненависти убийцы к хозяину колонии.

– Допустим, – вынужден был согласиться Грязнов. – Но что даст весь этот маскарад? Единственное, что я смогу сделать при таком раскладе, если, конечно, руководство краевого УИНа и администрация «семерки» пойдут мне навстречу, это всего лишь пощупать зону, в чем я сомневаюсь.

Юнисов поднял свою рюмку и пригласил Грязнова последовать его примеру.

– Говоришь, «всего лишь»? Хорошо живете, товарищ генерал.

– Не понял!

– А чего тут понимать? Если бы удалось пощупать зону и попытаться выявить ее завязки с теми, кто оседлал чиновничьи кресла в районе и в Хабаровске, тогда, глядишь, мы смогли бы потянуть за нитку и всю цепочку. А она, судя по всему, своими корнями уходит в российско-китайскую акционерную компанию «Алтынлес». Хотя не исключена возможность, что и повыше.

– То есть, в краевые структуры?

– Да. Хотя также не исключаю возможности, что в этом деле задействована и Москва.

– И ты что же думаешь, что подобное могло твориться и при Чуянове?

Юнисов отрицательно качнул головой.

– Исключено! И как только это осознали те, кому он мешал своим присутствием в «семерке», сам понять должен…

– Ты хочешь сказать, что гибель Евдокима – это все-таки хорошо спланированное убийство?

– Не знаю. – Юнисов развел руками. – По крайней мере, не могу этого утверждать. Однако очень бы хотел прояснить все до конца.

– Но ты же понимаешь, что я не могу так вот просто сказать ни «да», ни «нет»!

– Само собой, – устало произнес Юнисов. – Оттого и даю тебе время подумать до утра. Но учти, и я, и Максимов очень бы хотели надеяться на твою помощь.

* * *

Сравнительно небольшой ритуальный зал не смог вместить всех, кто приехал в Боровск проводить в последний путь полковника Чуянова, и поэтому самые главные слова говорились уже после того, как на боровском погосте отгремел салют почетного караула и автобусы привезли людей в ресторан, где был накрыт поминальный стол. Говорили много и долго, тем более что бутылки с водкой, вином и коньяком никто не считал, и только Грязнов не произнес ни слова, уткнувшись отсутствующим взглядом в свою тарелку. Время от времени он поднимал рюмку и молча пил водку, мысленно поминая Евдокима, который все это время словно стоял перед его глазами. Живой и невредимый, и в то же время язвительно-снисходительный, когда над столом поднимался кто-нибудь из администрации боровской «семерки» и начинал говорить, каким необыкновенным начальником колонии был Евдоким Савельевич и как много он мог бы сделать для колонии, не случись вдруг эта беда.

– С-с-суки! Суки подколодные! – неожиданно для себя пробормотал Грязнов и невольно дернулся, глядя по сторонам.

Однако народ был занят сам собой, и он кивнул сидевшему неподалеку Юнисову, приглашая его «проветриться».

Боровск утопал в вечерней теплой неге, а душа словно разрывалась от той сосущей тоски, которая не отпускала Грязнова с того самого дня, когда он узнал о гибели Чуянова. Видимо, понимая его состояние, Юнисов молча шел по аллейке, и только когда Грязнов пробормотал негромко: «Хорошо, я попробую», – повернулся к нему лицом.

– Я не сомневался в этом. Как, впрочем, и Максимов тоже не сомневался.

– Значит будем дудеть в одну дуду, – подытожил Грязнов. – Теперь по делу. Мне, видимо, придется какое-то время пожить в Боровске, к тому же нужны будут некоторые полномочия. Так вот, хотел бы спросить, как все это вы с Максимовым представляете?