Дело Белки - [23]

— Чего?! — возмутилась старуха и тихонечко забубнила себе под нос: — Напросился леший-хрыч на старухин магарыч. От того магарыча отвалилось у хрыча!

— Все, все! Ухожу, только не колдуй, — взмолился неизвестный и тяжело затопал по скрипучему полу.

Старуха ехидно захихикала.

Я чуть-чуть приоткрыл глаза и успел заметить промелькнувший мимо меня мохнатый, но почему-то зеленый, словно поросший густым свежим мхом, бок. После чего услышал, как скрипнула, открываясь, дверь, и вскоре шаги затихли.

— Никак очнулся, милок! — вдруг воскликнула бабка, и передо мной немедленно возникло невероятно уродливое лицо с выпяченной губой, растущим снизу вверх, кривым, как турецкий кинжал, зубом и изгибающимся ему навстречу крючковатым носом. От неожиданности я чуть не грохнулся с лежанки и во все глаза уставился на свою уродливую спасительницу. Она, как ни странно, ничуть не оскорбилась такому невежливому поведению. Наоборот, весело и задорно рассмеялась, да так, что на всех полочках, приступочках и подоконниках избушки стали мелодично и красиво позвякивать многочисленные разноцветные склянки. А еще, пока старуха смеялась, она вдруг незаметно сменила облик, превратившись из древней страхолюдины во вполне симпатичную, хотя и изрядно пообтертую жизнью бабку. Конечно, в рекламу молочных продуктов «Хорошо иметь домик в деревне!» ее бы не взяли, но если бы слоган компании звучал: «Круто иметь землянку на Колыме!» — эта пожилая леди подошла бы к нему как найденная.

— Ты уж извини, парень, что я тебя зубом стращала! — обратилась ко мне бабка. — Страсть как люблю попугать новеньких!

— Кого попугать? — на всякий случай переспросил я.

— Ну-ну, не придуривайся! — миролюбиво усмехнулась старуха. — От тебя ж защитниками за версту разит. Даром что ты у них недели не прослужил.

— Да уж! Недели нет. Пока всего сутки, — согласился я.

— А трое не хочешь? — ехидно спросила бабка, и глаза ее озорно заблестели.

— Я что, столько был без сознания?!

— Догадливый! — одобрила старуха. — А как меня зовут, сможешь сказать?

Бабка явно потешалась. Мне тоже почему-то было в этой избушке легко и весело. Даже несмотря на то что я понятия не имел, в какую глушь меня занесло, куда подевались мои новые товарищи, и все это при том, что я почти наверняка знал, что за мифический персонаж передо мной находится.

— Надо полагать, вы Баба-яга, — осторожно высказал я предположение.

— Молодца! Ай молодца! Точно! Она самая и есть! Баба Пятая, Яга Смоленская, Костяная нога Калужская! — бодро перечислила старуха свои то ли титулы, то ли регалии и протянула мне деревянную плошку с какой-то бурдой. — На вот тебе за сообразительность! Как раз вливать в тебя собиралась. Да ты сам проснулся.

Содержимое посудины напоминало взбитое блендером авокадо, только малость пожиже, и пахло от него не то ядовитыми грибами, не то затхлым лесным болотом. Я невольно напрягся.

— Узнаю людскую породу! — заулыбалась бабка. — Уж сколько дней ты у меня хлебал это пойло, как миленький. Считай, с того света на нем выбрался, а как своими глазами увидел, так и запарился.

Я виновато взглянул на старуху и уже почти собрался с духом, решившись одним махом опрокинуть в себя содержимое плошки, но тут она неожиданно смилостивилась.

— Ладно, не мучайся! Раз оклемался, уже и без зелья моего поправишься. Опять же и товарищу твоему больше достанется.

Баба-яга отняла у меня плошку и пошла к печке. Только сейчас я заметил, что на полатях тоже кто-то лежит, и с радостью узнал своего напарника.

— Хан, — заорал я и соскочил с сундука, служившего мне кроватью. Как оказалось, проделано это было слишком поспешно. Голова моя закружилась, ноги подкосились, и я едва не рухнул на пол.

— Слышь! — с наигранной строгостью сказала бабка. — Ты тут мою работу не порть. Я тебя не для того на ноги ставлю, чтоб ты себе сразу же башку разбил. Ходи чинно, медленно. И не кричи. Здешний лес ору не любит. А я тем более.

Я уже и сам понял, что прыгать мне как минимум первое время не стоит. Однако посмотреть, как там Хан, все же хотелось. Поэтому, подождав, когда карусель, запущенная в моей голове, остановится, и убедившись, что нового ее вращения пока не предвидится, я осторожно пересек комнату и присоединился к старухе, которая потчевала своим подозрительным лекарством моего еще не оправившегося товарища. Судя по всему, Хан пострадал от купания куда больше меня. На его руку была наложена самая настоящая шина из бересты и свежих березовых веток. А нога и вовсе оказалась обмазана толстым слоем высохшей и затвердевшей глины. И это не считая десятка ссадин и порезов, покрывавших смуглую обветренную кожу. К счастью, большая часть ран уже зарубцевалась. Причем, если учесть слова Яги о том, что с момента речной катастрофы прошло не более трех дней, без колдовства тут явно не обошлось. Так что теперь у меня исчезли последние основания сомневаться в том, что мерзкое на вид пойло, которое старуха деревянной ложкой впихивала в несчастного узбека, является чем-то опасным для его жизни. То же, кстати, подтверждал и весь мой жизненный опыт: чем продукт полезнее для человеческого здоровья, тем более неприятным на вид и вкус он оказывается. Увы, подсознание Хана соглашаться с этим не желало. Возможно, если бы мой напарник что-то соображал, он спокойно принял бы положенное ему горькое лекарство, но сейчас он ворочался, плевался и то и дело выкрикивал: «Арина Родионовна, вы нарушили условия досрочного освобождения! Немедленно вернитесь на определенное вам место жительства и доложитесь своему надзирателю!»