Дело Ансена - [18]

Встречные прохожие здоровались с русскими приветливо, словно были их давнишними знакомыми. Кручинин и Грачик понимали, что это радушие относится не столько к ним обоим, случайным приезжим, сколько к великому народу, представителями которого они тут оказались.

Грачик издали увидел у пристани приземистый зелено-белый корпус "Анны".

В сторонке, поодаль от толпы, стояли Оле и Рагна. Они стояли, взявшись за руки, как, бывает, держатся дети, и о чем-то беседовали. У Рагны было все такое же сосредоточенное лицо, как накануне. Оле же, вопреки обыкновению, был весел и то и дело смеялся. При виде русских он высоко подбросил руку девушки и бегом пустился к "Анне". Рагна глядела ему вслед по-прежнему сосредоточенно, без улыбки.

На борту "Анны" гостей уже ждали шкипер и пастор. Кассир, заложив руки за спину и ссутулив плечи, медленно прохаживался по пристани.

Увидев, что бот отваливает без младшего Хеккерта, Грачик крикнул:

- Разве вы не едете с нами?

Видкун скорчил гримасу отвращения и угрюмо пробормотал:

- Есть на свете люди, от которых хочется держаться подальше. - При этом его мутные, алые глаза уставились на Оле Ансена, как ни в чем не бывало сматывавшего причальный конец в аккуратную бухту.

О том, что сделали с этой страной оккупанты, Кручинин мог судить по толпе, быстро собравшейся у причала, чтобы посмотреть на отправление "Анны". Здесь, где каждый человек, по верному замечанию Оле, был моряком, потому что был рожден рыбаками, сам становился рыбаком и рыбаком умирал, даже грудного младенца нельзя было удивить видом рыболовного бота; здесь учились, женились, пировали - все делали между двумя выходами в море; здесь море считалось мертвым, если на горизонте не маячило несколько сотен парусов и не стучала сотня моторов. Люди здесь жили морем, крепче всего на свете любили море и больше всего на свете ненавидели море. Еще на рубеже последнего века статистика говорила, что на один только архипелаг, куда теперь шла "Анна", на лов за год выходило около двадцати тысяч судов. Из них пятнадцать тысяч возвращались нагруженные рыбой до рубок, а пять тысяч становились жертвами моря. Гибель четвертой части судов, выходивших на лов в океан, по-видимому, даже не считалась здесь слишком высокой платой Нептуну за сокровища, какие приходилось уступать рыбакам: треска и палтус кормили и одевали народ; салака и селедка служили основой его скромного благополучия и экспорта. И вот теперь люди пришли поглазеть, как на диковинку, на "Анну", потому что она была единственным моторным суденышком, пережившим войну.

Мало у кого из оставшихся на пристани людей были веселые лица, хотя едва ли не каждый здесь был другом шкипера Эдварда Хеккерта и сотня рук дружески махала ему на прощание.

Еще долго были видны неподвижные фигуры горожан на пристани, словно они взялись там стоять, пока силуэт "Анны" не растает на горизонте.

Море было спокойно. "Анна" бойко прокладывала себе путь, расталкивая крутыми боками теснившиеся к берегу льдинки, размягченные весенним солнцем и водой.

К месту назначения - южному острову архипелага - подошли в сумерках. Друзьям надо было поскорее отделаться от спутников, чтобы, не теряя времени, заняться отысканием следов гитлеровского агента, известного контрразведке союзников под именем Хельмута Эрлиха. Нужно было обезвредить его, прежде чем ему удастся найти надежную нору, где он отсидится. Нужно было лишить его возможности вытащить на свет припрятанные списки законсервированной агентуры и возобновить свою подрывную деятельность. Было известно, что бывшая нацистская агентура должна, по мысли ее новых хозяев, сделать эту маленькую северную страну базой своей секретной деятельности, направленной против СССР и некоторых других стран. Трудно предположить, что мирный, трудолюбивый и свободолюбивый народ этой страны согласился бы дать приют иностранной службе диверсий, имеющей своей единственной целью шпионаж и провокации, направленные на разжигание новой войны. Этот народ не раз уже в своей истории отстаивал собственную независимость от поползновений даже наиболее "родственных" претендентов. К тому же он заслуженно гордился своим миролюбием и традиционным нейтралитетом в столь же традиционно неспокойной жизни Европы. Поэтому можно было с уверенностью сказать, что, даже если шкипер и другие не совсем верят в чисто туристские цели Кручинина и Грачика, все равно они сделают все, чтобы помочь русским. Они видели в гостях верных и бескорыстных друзей своего народа.

- Скромность этих людей поразительна. Она меня просто трогает, - сказал как-то Грачик.

- Воспитание, братец, вот что это такое! Как раз то, чего иной раз не хватает нам... Что греха таить, мы в этом деле не пример! К сожалению, у нас уже перестали уважать чужие тайны, даже самые интимные, самых дорогих друзей. Пусть человек дал честное-распречестное слово хранить секрет, но он разболтает его при первой возможности, да еще станет доказывать, что, мол, уважение к чужой тайне - это буржуазный предрассудок, пустая интеллигентщина. Если данная тайна - а такова любая частная, не государственная тайна, - если она, повторяю, не охраняется законом, если за ее нарушение не привлекут к ответственности, стоит ли утруждать себя ее хранением?!