Дело академика Вавилова - [16]

…Темпы, темпы!

В 1834 году сорокатрехлетний Майкл Фарадей публично объявил, что отныне, желая сохранить свое время и здоровье, он отказывается от всяких научных экспертиз и отклоняет любые приглашения на обед. Через год великий физик добавил, что он не станет также делать служебных физических и химических анализов. Еще год спустя последовал отказ сотрудничать в президиуме Королевского института. А с 1838 года Фарадей установил правило, по которому три дня в неделю он никого у себя не принимает.

Как изменилась за сто лет жизнь ученого! В сорок три года Вавилов сообщает другу: «Я тут окончательно задавлен. По подсчету минимальному, имею восемнадцать должностей».

«С 1929 года, — вспоминает ближайшая сотрудница ученого, — Николай Иванович стал жителем обеих столиц, и Ленинграда и Москвы… Напряженность и динамичность его жизни достигли возможного для человека предела. Одно за другим следуют совещания, съезды, бесконечные поездки, кроме экспедиционных, еще по всякого рода организационным делам, посещение многочисленных опытных станций и институтов в целях консультации…» Тот же темп поддерживается через год и через два. В 1933 году Вавилов пишет профессору Н. В. Тимофееву-Ресовскому: «Замотался, так как половину времени живу в вагоне, носясь между Москвой и Ленинградом». Но мало кто знает, что академик не прекращает работу и в поезде: покупает оба места в купе международного вагона и добрую часть ночи проводит за чтением книг и правкой рукописей. Чему же отданы главные силы его в эти годы?

…В записной книжке Вавилова есть несколько страничек, которые, без сомнения, привлекут внимание историков науки. Не сразу можно сообразить, что означают набросанные рукой ученого квадраты, прямоугольники, круги, соединенные между собой стрелками. Но если не полениться и, вооружившись лупой, разобраться в сложной, исписанной мелким неразборчивым почерком конструкции, то станет ясно: перед нами схема будущей Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени Ленина (ВАСХНИЛ). Перелистываешь листок за листком и воочию восстанавливаешь ход мысли ученого, видишь, как творился один из важнейших эпизодов отечественной агрономической науки.

Варианты, варианты… Автору хочется придать своему детищу блеск, размах, поставить его в ряд лучших научных учреждений мира. Предусмотрены журнал с обязательным переводом статей на несколько языков, международное представительство, библиотека, которая должна собрать все богатство мировой сельскохозяйственной литературы. С другой стороны, Вавилов стремится освободить академию от лишних административных звеньев. В своей схеме он отсекает, зачеркивает их и тут же вновь восстанавливает. В чем суть этого внутреннего борения? Очевидно, перед умственным взором исследователя стоит виденный в Вашингтоне «город агрономической науки, в котором с трудом находишь среди лабораторий, оранжерей и музеев административные учреждения». Но американский Департамент земледелия занят в основном деятельностью рекомендательной. Его бюллетени, выставки, музеи сообщают, что найдено, выведено, открыто. И только. Можешь покупать семена, приобретать новые удобрения, можешь жить по старинке: дело хозяйское. На пороге 1930 года, когда Сталин начал тотальную концентрацию политической и экономической власти, такая форма стала для СССР неприемлемой. Академия создается как орган строгой централизации науки. Для того чтобы руководить усилиями тысяч ученых, планировать, координировать их деятельность в масштабах страны, внедрять науку в производство, нужен большой надзирающий, планирующий, координирующий аппарат. Николай Иванович вынужден чертить новые квадраты и прямоугольники: секции, отделения, бюро. А рядом столбцы фамилий: будущие академики новорожденной академии.

И тем не менее я остерегался бы называть академика Вавилова единоличным создателем проекта ВАСХНИЛ. Первоначальную схему столько раз обсуждали в разных инстанциях, ее так долго, так упорно переделывали и перекраивали, что едва ли вообще кто-нибудь может претендовать на авторство. Во всяком случае, когда в мае 1930 года делегаты первого пленума Академии сельскохозяйственных наук собрались в Москве в только что отстроенном здании Наркомзема, им было представлено нечто такое, что не имело подобия во всей истории мировой агрономии. Эпоха великих темпов — вот кто подлинный творец проекта академии. Это она, фантазирующая и фонтанирующая цифрами эра 30-х годов, предписала ученым создать за считанные месяцы пятьдесят институтов и сто восемьдесят зональных станций!

С первого взгляда проект академии представляет вроде бы пир науки, ее безраздельное торжество. Отныне ни одна даже самая скромная, самая незначительная область земледелия не вправе ускользнуть от взора исследователей. Рядом с привычными для нашего уха названиями — Институт зернового хозяйства, Институт кукурузы, Институт по производству овощей, Институт плодоводства и виноградарства — возникают Институт сои, Институт по цикорию, Институт кролиководства, Лаборатория по изучению вопросов искусственного вызывания и прекращения дождя. Созданы также Бюро по водорослям, Лаборатория по ионификации и Центральная научно-исследовательская станция верблюдоводства.