Дело №888 - [47]

Шрифт
Интервал

Глаза заведующего округлились даже через толстые стекла очков.

– Насколько мне известно, в кармане ее брюк обнаружили служебный пропуск с фотографией. Коме того, ее опознал собственный муж, приехавший вслед за скорой. Поговорите с ним. Даже если мы разрешим зайти в реанимационное отделение, вы там все равно ничего не увидите, кроме женщины, обмотанной проводами. На ее лице различимы только глаза, остальную часть покрывают наложенные бинты, – закончил заведующий.

– Понятно. Спасибо.

Я вышел из кабинета. Вроде бы все сходится, у Катюши действительно был служебный пропуск для прохода в гостиницу. Но за последние дни я уже привык никому не верить, в том числе и себе. Задавая вопросы доктору, я лишний раз хотел убедиться, что меня не обманывают.

Пройдя по этажу отделения, я быстро нашел Сергея. По нему было видно, что он очень беспокоится за жену и находится на грани нервного срыва. Держась из последних сил, он пытался сохранять спокойствие и даже некоторую приветливость. Но когда он пробовал улыбнуться, губы начинали дрожать, выдавая его состояние.

Сергей рассказал, что накануне Катиной маме стало плохо, сильно подскочило давление и пришлось вызывать «скорую».

Госпитализация не потребовалась, ничего серьезного не обнаружили. Но мама живет одна, и врачи порекомендовали, чтобы следующий день она провела под чьим-нибудь присмотром. Поэтому Катя и отпросилась, чтобы побыть с мамой.

Я попытался подбодрить Сергея, говоря, что все будет нормально и что современная медицина способна на чудо. Сергей кивал головой в знак согласия, но, по-моему, не верил. В душе я и сам слабо верил, что все наладится. Я чувствовал и свою вину в том, что случилось с Катей. Всучил Сергею конверт с деньгами. Это единственное, чем я реально мог помочь. Хотя понимал, что вряд ли деньги смогут вернуть былую веселую и добродушную Катерину. После того, что ей пришлось пережить, люди годами приходят в себя. С другой стороны, при должной работе психологов и других специалистов, наверное, все-таки возможно заново родиться и обрести себя. На это и потребуются деньги. Душевные раны заживают гораздо дольше и болезненнее, нежели шрамы на лице. Последние при помощи современной пластической хирургии и все тех же материальных средств удалить можно практически на сто процентов.

– Сергей, а когда вы приехали в больницу, Кате уже наложили бинты? – полюбопытствовал я.

– Да, – ответил Сергей. – Когда я приехал, ее голова была почти полностью забинтована. Меня пустили к ней всего на пару минут для опознания.

– А как вы ее опознали? – спросил я. – Это очень важно.

– Ну как? – растерялся Сергей. – Она же моя жена, как я могу ее не узнать?..

– И все-таки?

– Ну, по одежде, по фигуре. По глазам, – как-то неуверенно добавил Сергей. – Потом, при ней был рабочий пропуск. Даже если бы это была не она, то где тогда Катя? Почему не вернулась от матери? Последний раз она звонила около одиннадцати вечера, как раз когда выезжала от матери.

– Да, да, все правильно, все сходится, – сказал я. – Просто хотел уточнить. Сейчас любые детали могут быть важны для поиска виновных лиц.

Попрощавшись с Сергеем, я уехал.

Дома рассказал Машке о случившемся. Она на удивление мужественно отреагировала на новости, успокоив меня и сказав, что моей вины в том, что произошло, нет. Не стоит себя винить за все беды и несчастья в отношении близких людей и знакомых. Отчасти я с ней согласен. Люди, излишне винящие себя в бедах других, либо страдают манией величия, либо просто изображают жертву, чтобы в результате жалели их, а не тех, на чью долю выпало настоящее горе. Ничьей жалости мне не требовалось, но чувствовал я себя паршиво.

Через два дня календарь безапелляционно констатировал дату 13 сентября. Время не желало останавливаться несмотря ни на что. Несмотря на исчезновение Говорова, на тяжелое состояние Кати, на отсутствие малейших результатов по поиску ее обидчиков. Настроение было прескверным, до суда оставался один день. И хотя я и понимал, что, скорее всего, никакого суда не будет, да и Говорова так просто не найти, ожидание 15 сентября все равно тяготило. Тяготили неизвестность и опасность, которую я нутром чувствовал, ожидая этого проклятого дня. За время отсутствия Говорова, то есть за последние две недели, я постепенно стал возвращаться к своим делам. Благо, еще не все мои клиенты перешли к Андрюхе.

Бизнесмены и мошенники (что часто означает одно и то же) снова потянулись ко мне за помощью. Чтобы отвлечься от Говорова, я полностью погрузился в работу, убивая время на бесконечных встречах и переговорах. Домой я приходил поздно вечером, а рано утром снова ехал на службу. Так и пролетало время в ожидании непонятно чего.

За ужином Машка спросила:

– Слушай, а если Говоров объявится, что будешь делать?

– Скорее всего, попробую договориться с ним о встрече, – подумав, ответил я. – А там уже посмотрю… Не исключено, что сдам его в руки доблестных правоохранительных органов.

– За что? – ехидно поинтересовалась Машка. – За то, что он пропал, заплатив тебе деньги? Так это не преступление. За то, что он подкупил всех наших друзей и знакомых, которые теперь врут, что не знают его? Но и такой статьи в кодексе нет.


Рекомендуем почитать
Дневник бывшего завлита

Жизнь в театре и после него — в заметках, притчах и стихах. С юмором и без оного, с лирикой и почти физикой, но без всякого сожаления!


Записки поюзанного врача

От автора… В русской литературе уже были «Записки юного врача» и «Записки врача». Это – «Записки поюзанного врача», сумевшего пережить стадии карьеры «Ничего не знаю, ничего не умею» и «Все знаю, все умею» и дожившего-таки до стадии «Что-то знаю, что-то умею и что?»…


Из породы огненных псов

У Славика из пригородного лесхоза появляется щенок-найдёныш. Подросток всей душой отдаётся воспитанию Жульки, не подозревая, что в её жилах течёт кровь древнейших боевых псов. Беда, в которую попадает Славик, показывает, что Жулька унаследовала лучшие гены предков: рискуя жизнью, собака беззаветно бросается на защиту друга. Но будет ли Славик с прежней любовью относиться к своей спасительнице, видя, что после страшного боя Жулька стала инвалидом?


Время быть смелым

В России быть геем — уже само по себе приговор. Быть подростком-геем — значит стать объектом жесткой травли и, возможно, даже подвергнуть себя реальной опасности. А потому ты вынужден жить в постоянном страхе, прекрасно осознавая, что тебя ждет в случае разоблачения. Однако для каждого такого подростка рано или поздно наступает время, когда ему приходится быть смелым, чтобы отстоять свое право на существование…


Правила склонения личных местоимений

История подростка Ромы, который ходит в обычную школу, живет, кажется, обычной жизнью: прогуливает уроки, забирает младшую сестренку из детского сада, влюбляется в новенькую одноклассницу… Однако у Ромы есть свои большие секреты, о которых никто не должен знать.


Прерванное молчание

Эрик Стоун в 14 лет хладнокровно застрелил собственного отца. Но не стоит поспешно нарекать его монстром и психопатом, потому что у детей всегда есть причины для жестокости, даже если взрослые их не видят или не хотят видеть. У Эрика такая причина тоже была. Это история о «невидимых» детях — жертвах домашнего насилия. О детях, которые чаще всего молчат, потому что большинство из нас не желает слышать. Это история о разбитом детстве, осколки которого невозможно собрать, даже спустя много лет…


Против часовой стрелки

Один из главных «героев» романа — время. Оно властно меняет человеческие судьбы и названия улиц, перелистывая поколения, словно страницы книги. Время своенравно распоряжается судьбой главной героини, Ирины. Родила двоих детей, но вырастила и воспитала троих. Кристально честный человек, она едва не попадает в тюрьму… Когда после войны Ирина возвращается в родной город, он предстает таким же израненным, как ее собственная жизнь. Дети взрослеют и уже не помнят того, что знает и помнит она. Или не хотят помнить? — Но это означает, что внуки никогда не узнают о прошлом: оно ускользает, не оставляя следа в реальности, однако продолжает жить в памяти, снах и разговорах с теми, которых больше нет.


Жили-были старик со старухой

Роман «Жили-были старик со старухой», по точному слову Майи Кучерской, — повествование о судьбе семьи староверов, заброшенных в начале прошлого века в Остзейский край, там осевших, переживших у синего моря войны, разорение, потери и все-таки выживших, спасенных собственной верностью самым простым, но главным ценностям. «…Эта история захватывает с первой страницы и не отпускает до конца романа. Живые, порой комичные, порой трагические типажи, „вкусный“ говор, забавные и точные „семейные словечки“, трогательная любовь и великое русское терпение — все это сразу берет за душу.


Время обнимать

Роман «Время обнимать» – увлекательная семейная сага, в которой есть все, что так нравится читателю: сложные судьбы, страсти, разлуки, измены, трагическая слепота родных людей и их внезапные прозрения… Но не только! Это еще и философская драма о том, какова цена жизни и смерти, как настигает и убивает прошлое, недаром в названии – слова из Книги Екклесиаста. Это повествование – гимн семье: объятиям, сантиментам, милым пустякам жизни и преданной взаимной любви, ее единственной нерушимой основе. С мягкой иронией автор рассказывает о нескольких поколениях питерской интеллигенции, их трогательной заботе о «своем круге» и непременном культурном образовании детей, любви к литературе и музыке и неприятии хамства.


Любовь и голуби

Великое счастье безвестности – такое, как у Владимира Гуркина, – выпадает редкому творцу: это когда твое собственное имя прикрыто, словно обложкой, названием твоего главного произведения. «Любовь и голуби» знают все, они давно живут отдельно от своего автора – как народная песня. А ведь у Гуркина есть еще и «Плач в пригоршню»: «шедевр русской драматургии – никаких сомнений. Куда хочешь ставь – между Островским и Грибоедовым или Сухово-Кобылиным» (Владимир Меньшов). И вообще Гуркин – «подлинное драматургическое изумление, я давно ждала такого национального, народного театра, безжалостного к истории и милосердного к героям» (Людмила Петрушевская)