Дели-акыз - [20]

Брови Нины хмурятся. Она плотно сжимает губы, чтобы не дать воли гневу бушующему сейчас у нее в груди.

Ах эта девочка с необузданной свободолюбивой натурой! Сколько еще предстоит с ней хлопот!

Двёрь из кухни приоткрывается, и оттуда выглядывает красное, как пион, лицо Маруси.

— Речь идет о Глаше, «друг»? — осведомляется хохлушка.

— Изволили угадать, достоуважаемая! — комически раскланивается перед нею Валь. — Речь идет о некоей необузданной девице с наклонностями разбойника, которую никто не видал с утра.

— Ошибаешься, я видела из окна кухни. Час тому назад Глаша проскакала берегом Куры.

— Лихо! Да как же она посмела, однако?

Но Валь, у которого невольно вырвались эти слова, теперь уже готов взять их обратно. Каким суровым, каким гневным стало лицо «друга». Маруся, приготовившаяся было дать отчет о сегодняшнем обеде старшей хозяйке, сразу замолкла на полуслове.

— Когда увидите Глашу, пришлите ее тотчас же ко мне, — тем же гневным голосом говорит Нина и быстрой, легкой походкой удаляется в свою комнату.

* * *

Хорошо мчаться стрелою по низкому берегу у самой воды, и слышать, как то и дело вылетают мелкие камешки из-под копыт лошади в реку. Весело заглядывать в ленивые волны Куры и видеть отражающееся в них возбужденное быстрой ездой личико в рамке белокурых непокорных вихров, вылезающих вправо и влево из-под ободка гребенки. И эти черные блестящие, как у мышонка, глаза, неужели это глаза её, Глаши? Как жаль только, что на ней нет мужского платья, бешмета и шальвар, а на голове — белой, сдвинутой набекрень, как у настоящего джигита, папахи! Тогда бы она, Глаша, еще более походила на эту чудную княжну Джаваху, которой она упорно во всем старается подражать. Зато Бес — настоящий «Шалый» покойной княжны. Такой же необузданно-буйный и удалой, как и тот. Недаром Бес считается лучшей лошадью во всей Джаваховской конюшне. Недаром Аршак не хотел нынче седлать его, сомневаясь в том, чтобы его госпожа, княжна, пустила на нем самую молоденькую обитательницу Гнезда.

Ой, и скачет же Бес! Дух захватывает в груди Глаши от этой неистовой скачки. В ушах поет ветер. Уже около получаса мчится она так. Ей нужно до обеда поспеть в горы и вернуться обратно. У неё есть цель. В последнюю прогулку она видела там, на склоне утеса, над Курою, огромный куст белых азалий, выросших целой семьей. Девочка хорошо помнит, что Ага-Керим прозвал Даню белой азалией. Это прозвище, как нельзя более, подходит к белокурой головке бывшей консерваторки, ко всему её нежному, поэтическому облику. Так вот ей-то и пожелала сделать сюрприз Глаша и, с некоторой опасностью для жизни влезши на утес, нарвать букет этих диких прелестных горных цветов.

Глаше хотелось сделать, совершить что-нибудь особенное, исключительно смелое и прекрасное, чтобы заслужить похвалу Дани, вызвать на её губах милую обаятельную улыбку. Глаша верит, что Даня — отмеченный Самим Богом талант и создана для того, чтобы повелевать, а все другие — для того, чтобы слушаться и подчиняться ей.

Бес между тем все несется и несется. О, он умеет оправдывать свое прозвище, этот полудикий горный скакун, весь лоснящийся под пеной, с взмыленными боками и паром, выбивающимся из ноздрей. Маленькие каблучки Глаши то и дело бьют крутые бока лошади.

Вот миновала она последний поворот реки. Здесь кончается долина и начинаются горы. Все чаще и чаще попадаются теперь высокие утесы на каждом шагу. Один из них, густо поросший орешником и молодыми побегами дикого винограда, Глаша хорошо знает. Этот утес и есть цель, к которой стремится девочка. На самой вершине его, над круто оборванной стремниной, почти на отвесном скате горы, выступившем над рекою, скромно приютилась целая семья белых диких азалий. За этим утесом рассыпается целая цепь других таких же утесов. Верстах в трех отсюда находится горная усадьба Ага-Керима. Место это тоже хорошо знакомо Глаше, — она не раз прилетала сюда верхом с «другом», Сандро или одна, пользуясь недостаточной бдительностью конюха Аршака.

А Бес, очевидно, знает не хуже юной всадницы дорогу в это горное гнездо. Теперь вполне можно бросить поводья и довериться испытанному чутью коня. Легким, уверенным шагом, перебирая тонкими проворными ногами, лошадь взбирается по круче на утес, с которого при малейшем неосторожном движении легко сорваться в воды реки.

Еще несколько шагов, и Глаша соскакивает с коня. Быстро обматывает она повод вокруг ствола молоденького кизилевого деревца, выросшего на небольшой зеленой площадке, и, вся пригнувшись к земле, ползком, с ловкостью кошки, взбирается на самую верхушку, туда, откуда наивно улыбаются ей милые невинные головки белых цветов.

Как весело и забавно ползти так змеею между кустами орешника, диких роз и ползучего винограда. Вот она почти уже у цели. Стоит только протянуть руку, — и белые цветы уже у неё. С наслаждением отрывает от земли их длинные гибкие стебли Глаша, подносит их к своему вздернутому носику и долго нюхает, с упоением вдыхая вместе с этим ароматом и самый горный воздух и радость свободы, — увы! — такой кратковременной. В тоже время она представляет себе, как эти нежные дикие цветы порадуют Даню.