Дельфийский оракул - [25]

Слушала Лето эти слова, и сердце ее то останавливалось, замирая, то летело вскачь. Именно так все и было! Значит, не лгали сны, и ласковый Гипнос протянул нить, соединив несоединимое.

– Многие имена называли мне. И были то имена прекраснейших женщин, которых уподобляли богиням – без боязни оскорбить Великих этим сравнением. Я бывал во многих городах, и к каждому городу я спешил, гонимый одним лишь желанием – увидеть наяву ту, что вновь и вновь являлась мне во снах. И лишь слабая надежда этой встречи удерживала меня от того, чтобы не броситься вниз со скалы в отчаянии. Но вот иссякли имена, и жрецы, гадавшие по полету птиц, сдались, как и те, что умели предвидеть будущее по ягнячьей требухе, и иные, считавшие звезды, и всякие, которых не перечесть, благородный Кей. Чернела моя душа, точило ее отчаянье, и как знать, сумел ли бы я дальше жить, когда б не голос, вновь раздавшийся во сне. И велено мне было в первый день лета выйти к берегу, отдать ветру перышко перепелки и плыть туда, куда понесет его ветер.

Слушал его Кей, и тронули сердце его эти слова молодого царевича.

– Велел я вновь снарядить корабль, и верные люди мои, которых я почитаю за братьев, сели на весла. И вот – стоило перу соскользнуть с моей ладони, как поднялся ветер. Наполнил он парус и понес нас через морские просторы. Много дней плыли мы, и море было гладким, как зеркало, и ветер силен был, но не страшен. Понял я, что сами боги услышали сердечный мой крик и смилостивились над нами. Привел нас ветер к этому берегу, о котором прежде не слышал я. К тебе, благородный Кей, и к твоей дочери.

Так говорил юный царевич, и взор его был устремлен лишь на Лето. Не видел никого и ничего Лай из рода Кадма, только одно лишь ее лицо, столь прекрасное, что невозможно было никак насмотреться на него.

Страх терзал его душу.

Вдруг отвернется от него Лето, вдруг поднесет ему белую перепелку, как подносила ее многим иным своим женихам? Или суровый Кей, хмуривший брови, не пожелает породниться с сыном Ладбака, ведь нет у того ни славы, ни богатства – ничего, кроме корабля и людей, верных ему?

Дал себе слово Лай, что не покинет острова без Лето. Сама идти не пожелает – так он ее силой возьмет. Ведь героям многое дозволено. А Лай из рода Кадма мнил себя героем.

Просто еще не выпадало ему случая проявить свою силу.

Только напрасны были его страхи – принял Кей гостя, как дорогого родича, пир устроил, созвав всех. И самый последний раб нашел на том пиру место. Лилось вино во славу богов, и краснела, дрожала Лето, встречаясь взглядом с тем, кому принадлежала душой.

Звенели струны кифар, и певцы прославляли красоту молодых.

Скоро, скоро поклонится Лето богиням, поднесет им в дар свои девичьи уборы, игрушки и многое из того, что оставит – ради новой жизни.

Скоро хлынет на камни кровь жертвенного быка, могучего и злого, из самой Гипербореи привезенного. И склонится Кей перед богами, прося лишь о доброй судьбе для своей дочери. А затем – грянет иной пир, свадебный. Разделят Лай и Лето хлеб. Поклонятся очагу. И переступят порог дома как муж и жена.

Ни у кого не было сомнений, что брак этот, благословленный свыше, будет крепким.

Уже видел Кей внуков, прекрасных, как Лето, и сильных, как Кадм. И непрошеная слеза – гордости ли, счастья ли – катилась по морщинистой щеке. Долго он ждал, но стоило того ожидание.

Пышным был свадебный пир.

Множество дорогих подарков поднесли молодым. Были здесь и золотые серьги, браслеты и пояса, украшенные драгоценными камнями. Были кувшины с вином – столь редким, что стоило оно дороже золота. Были стрелы и лук из тяжелого темного дерева, серебряными пластинами украшенный. Многие пробовали натянуть его, но никто не преуспел в этом деле, даже Лай.

Но лишь посмеялся он собственной неудаче:

– Норовистый конь лучше смирного. Норовистый лук – лучше покладистого. И лук, и конь к одной руке привыкнут, – так говорил он и вновь лишь на Лето свою глядел.

А гости смеялись, радуясь, что норов у жениха ласковый. Удержит его при себе Лето, очарует.

Кей же, помимо тканей, вина и золота, преподнес им серебряный кубок тонкой работы. Был этот кубок весьма тяжел и холоден, и не согревали металл его ни горячее солнце, ни теплые руки Лето. Взглянула она на дно кубка – и замерла: оттуда взирало на Лето чудовище – человек ли, лев дикий или же нечто иное, косматое, страшное, с выпуклыми глазами.

– Кубок этот принесла в мой дворец синеглазая Илия. Пятьдесят дочерей есть у морского старца Нерея, но видел я лишь одну, когда вышла она с сестрами на берег. Плененный ее красотой, уподобился я морскому богу и похитил Илию. Жила она в моем доме год. Ни в чем не знала обиды. Была она царицей здесь и на мою любовь любовью отвечала. Илия подарила мне дочь, столь же прекрасную, как и сама она. Но однажды испросила Илия разрешения навестить старого отца. Не мог я противиться ее желанию, хоть бы и неспокойно было на сердце моем.

Так говорил Кей, и все гости, затихнув, глядели на чашу, которую держала Лето. А она чувствовала, как наливается серебро чаши обжигающим холодом, как прилипает к ее рукам, тяжелеет.