Делегат грядущего - [200]

И там я застаю зрелище удивительное…

В глубине маленькой ложи, позади пышущих жаром, излучающих ослепительный свет аппаратов, вокруг которых суетятся два электромонтера в рабочих робах, я вижу трех тесно прижавшихся друг к другу мальчиков, вооруженных до зубов всем, что представляется им необходимым для восприятия происходящего. Они стоят потные, увлеченные своей созерцательскою работой, они не замечают меня. Улуг — посередине, Мишка справа от него, соединенный с ним проводом наушника делегатского радиоприемника, — разомкнув наушники, они поделились ими. Один прижимает свой к левому уху, другой, нацепив дужку на тюбетейку, подвесил свой наушник к правому уху. Обеими руками Улуг прижимает к глазам огромный, старинный полевой бинокль, глядит вниз. Там, по направлению к сцене, идет через зал человек в синем халате поверх белой рубахи. Третий мальчик, которого я не знаю (у него чуть раскосые глаза, это, должно быть, Ким), хватает Улуга за плечо. Я слышу взволнованный шепот:

— Это сенегалец!.. Ты слышал? Рашидов сказал: сенегальские друзья… Только что прилетели, он идет в президиум! Как зовут его, как зовут, не слышал?

— Не мешай! — не отрываясь ни от бинокля, ни от наушников, отвечает ему Улуг. — Потом узнаем! Ты пиши, пиши!

И мальчик тянет из-за пазухи свернутую в трубочку школьную тетрадку, что-то наспех записывает в нее огрызком карандаша.

Тут я замечаю на груди Улуга с десяток значков, успеваю различить эмалевое изображение белого слона и над всеми другими такую же, как у меня и у всех участников конференции, эмблему — бело-синий, круглый, благородный значок с изображением пяти сомкнутых в дружеском пожатии рук!

Как удалось Улугу добыть и эту эмблему? Как ухитрился он получить радиоприемник? Ведь они выдаются участникам конференции строго по списку.

Под ногами Улуга я замечаю стопку книг и газет, разноцветные проспекты, которые раздавались бесплатно, желтую, нераскупоренную пачку камбоджийских сигарет, туристскую брошюру с изображением пальм на обложке и красными буквами заголовка: «CEYLON»…

Да! Улуг и его приятели здесь во всеоружии!

Мне становится очень весело, я не хочу смутить мальчиков своим присутствием и, не замеченный ими (они слишком увлечены!), тихонько удаляюсь из ложи и, успокоенный, улыбаюсь: «Все в порядке! Самый маленький делегат конференции — здесь, на своем посту!»

Ну и хитрецы, ну и ловкачи мальчишки!

Вернувшись на свое место в зал, слушая выступление корейского делегата, я размышляю о том, что все мы, взрослые люди, вернувшись по домам с этой конференции, найдем мало времени, чтобы перебирать воспоминаниями каждый штрих нами здесь увиденного и услышанного. Конференция, конечно, останется в нашей памяти, но мы все-таки будем закружены множеством новых событий, какие определяют неугомонную жизнь каждого из нас. Разъезжая по разным странам, напряженно трудясь, борясь за мир, каждый делегат в потоке новых, набегающих впечатлений многое из нынешних дней забудет…

А вот для Улуга и его маленьких друзей впечатления от ташкентской конференции останутся яркими, неизгладимыми в памяти на всю жизнь, может быть, определят для них направление всей их будущей деятельности, когда, кончив школу, они выберут каждый для себя свой собственный жизненный путь и пойдут по нему со всей неукротимой энергией молодости!

И еще я подумал о том, как счастлив сейчас Улуг, как счастливы вообще наши дети и как, в сущности, мы мало знаем о них, мы, проводившие дни нашей юности в другой эпохе, когда время бывало тяжелым, когда каждая наша семья должна была преодолевать немалые трудности…

Перед моим мысленным взором мгновенно пронеслись картины гражданской войны, наступления на Петроград Юденича, та картофельная кожура, из которой вместе с дурандой мать пекла лепешки во время первого испытанного мною голода; кулацкое восстание на Волхове, от которого я бежал пешком по лесам, чтоб не быть растерзанным за то, что отец мой строил мост для большевиков, все картины гражданской войны, расстрелы моих товарищей бандами Сапожкова, когда по приказанию Ленина военно-строительная организация, в которой работал я, сооружала железную дорогу к Эмбе, — за нефтью, чтобы заменить ею отнятую у нас интервентами бакинскую нефть…

Это было только начало моей сознательной жизни!.. А сколько лишений, трудностей, смертельных опасностей, страхов и ужасов испытано в последовавшие годы — в период басмачества в Средней Азии, в годы Отечественной войны и блокады родного моего Ленинграда!.. Большую книгу можно было бы написать, только сухо перечисляя все трудное, преодоленное за жизнь, — и нет человека в нашей стране, чья биография не была бы полна гордым и мужественным борением!

Но вот пришло время иное — оно только еще начинается, оно знаменуется такими прекрасными делами, как наша ташкентская конференция, и я встречаю здесь хозяина этого вплотную подступившего к нам времени — встречаю Улуга, самого маленького, но, пожалуй, самого правомочного из всех присутствующих на конференции делегатов. Потому что он, юный, только начинающий самостоятельно мыслить, понимает в нашей нынешней жизни, наверное, много больше, чем любой из зарубежных наших друзей, желающих к нам приблизиться, очень медленно и постепенно прорывающих ту пелену неведения, которая застилала перед его сознанием загадочную для него, социалистическую, строящую коммунизм страну… Нет у Улуга ни сомнений, ни колебаний, ни неверия. Никто не нашептывал ему на ухо никакой клеветы на нас. Никто не пытался развратить его ищущий, честный ум наветами, лицемерием, несправедливостью. Ничем, кроме грусти о гибели отца на войне, самому Улугу неведомой, не омрачено его детство, прошедшее в наши послевоенные дни!