Делегат грядущего - [196]

Я знал еще не всех индийцев, ехавших со мною в автобусе.

Я сидел рядом с худощавой, уже немолодой индианкой, одетой в сари. Мне понравилось ее лицо — тонкое, нервное и выразительное, и, представившись, я заговорил с нею. Из визитной карточки, которую она протянула мне, я узнал, что ее зовут Дурга Бхагват, что она работает в Гокхальском институте Бомбея и что живет там в вилле Явери, на Гилдер-лайн. Она была внимательна ко всему окружающему, и я, на английском, вероятно, неподражаемо смешном волапюке тщился удовлетворить ее интерес к тем красивым зданиям и к тем паркам, какие проплывали мимо окон автобуса. В машине сидели еще две индианки — позже я познакомился с ними — с поэтессой Прабхджот Каур, миловидной женщиной, всегда одетой в цветистое сари, и с черноволосой хорошенькой девушкой Долли Сахиар, которая сказала мне, что она — секретарь делегации. Среди индийских писателей был и Гурбахш Синг, чья запоминающаяся внешность помогла мне с первой же минуты знакомства отличать его от всех его соотечественников.

В узком переулочке, против трехэтажного школьного здания, автобус окружила толпа радостных девушек и юношей. Многие мальчики были в синих фуражках, в форме учащихся-ремесленников, а девушки — в цветистых национальных платьях. Загремел узбекский ученический народный оркестр. Звеня голосами и стараясь пробраться каждая вперед, девушки совали делегатам букеты цветов, аплодировали, робко прижимались к обнимавшим их индианкам. Оказались тут и ожидавшие нас кинооператоры, многие ремесленники щелкали нас своими фотоаппаратами. Преподаватели повели гостей во второй этаж, по широкой лестнице. Я заметил, что Улуг, стараясь держаться среди учащихся незаметнее, все же не отстает от нас и пробирается к дверям учительской, куда ведут делегатов. Вместе с учениками он, однако, остался за дверьми учительской. Он ожидал нас там, пока представитель управления трудрезервов, рассадив гостей вокруг директорского стола, объяснял систему работы технических училищ. Кто-то разумно предложил повести сначала гостей по всем помещениям училища, а уж затем ответить на вопросы. Все снова слились с толпою весело щебечущих учеников. Мы ходили по классным комнатам, осматривали общежитие. В красном уголке гости интересовались портретом Алишера Навои и витриной с фотографиями Героев Советского Союза — фронтовиков, воспитанных до войны ремесленными училищами. В библиотеке, к удовольствию гостей, оказалось десятка три книг индийских авторов, переведенных на узбекский и русский языки.

Мы вышли во двор, тут парни в черных трусах и желтых майках прервали свою игру в волейбол и кинулись приветствовать гостей. Нас провели в огромный цех, где было шумно от работы станков и гула электромоторов. Каждый учащийся работал у своего станка. Летела на пол, завиваясь, сверкающая металлическая стружка, выкладывались вытачиваемые токарями изделия. Здесь все было как в настоящем цехе, и рослые парни в ученической форме приветствовали гостей, не отходя от своих разнообразных станков, и продолжали работать, не теряя серьезности и сосредоточенности.

С интересом в глазах гости извлекали свои записные книжки и лавировали между станками, вдыхая запах нагретого металла, керосина и смазочных масел — тот особенный бодрящий запах, какой всегда присутствует в заводских цехах.

Улуг был здесь же, он расхаживал среди станков с таким важным видом, будто все здесь было предназначено именно для него, и я усмехнулся, услышав, как он с ноткой назидания в тоне сказал одному из учеников:

— У тебя стружка летит на пол, а почему не подставишь ящик? Э! Разве подметать легче, чем вывезти ящик?

Паренек, к которому он обратился, вытирая паклей руки, очень серьезно, словно оправдываясь, ответил ему:

— А мы ее с пола грузим, откатываем!

И показал пальцем на железную с высокими бортами тачку.

Нет, уже не «делегатом», не гостем — Улуг чувствовал себя здесь хозяином, он явно «болел» за всякий, по его мнению, непорядок, какой может быть обнаружен индийцами!

Вместе со всеми нами Улуг направился в клуб. Нас рассадили за украшенный цветами стол президиума. Улуг сел напротив, в первом ряду, занятом девушками-узбечками и юношами в ярких национальных одеждах, — то были участники художественной самодеятельности, готовые показать свое искусство гостям.

В небольшом, украшенном красными полотнищами с приветствиями на разных языках зале скамей не хватало, вдоль стен, стоя, стеснились ученики и преподаватели.

Последовали речи; узбекский, русский и английский языки перемешивались, доставляя немалые затруднения переводчикам. Я наблюдал за ученической молодежью — чистые, юные, здоровые, веселые юноши и девушки не могли не произвести сильного впечатления на гостей. Я думал о том, как много в Индии и на Цейлоне детей неграмотных, забитых нуждою, чьи истощенные, выражающие печаль и недетские лица вспоминаются в эту минуту каждым присутствующим здесь как на празднике иностранным писателем. Я придирчиво вглядывался в лица учащихся: нет ли глаз, выражающих тупость или равнодушие, печаль или озлобленность? Таких глаз я не обнаружил: лица детворы выражали вдумчивость, интерес ко всему окружающему, все глаза были живыми, веселыми, счастливыми, полными жизни, смелыми.